Иван Ефремов - Румбы фантастики. 1988 год. Том I

Они тоже были отменно тренированы, но на него работала еще и дикая ярость. Ланселот стоял над ними, пошатываясь, шумно выдыхая воздух.

Разумеется, у них в карманах нашлись и наручники. Ланселот приковал запястье одного к лодыжке другого, а запястье второго к лодыжке третьего. Попытался улыбнуться, представив, как будет передвигаться очухавшаяся троица, но улыбки не получилось. Он знал, почему не торопится подойти к креслу Малыша — перед глазами стояла кабина, пробитый осколками прозрачный колпак — несколько дыр пришлись как раз против кресла Малыша, Ланселот помнил это совершенно точно. Двадцать три года, авиационное училище, спецкурсы, родители в маленьком приморском городке. И ничего серьезного он не успел сделать для человечества — разве что умереть, когда это потребовалось.

Он все же прошел эти два десятка шагов, высвободил Малыша из скользкого вороха ало-оранжевого шелка, положил в траву и осторожно закрыл ему глаза. Некогда было произносить мысленно прочувствованные и печальные тирады. Он вернулся к приборам, предусмотрительно упрятанным в сверхпрочные, футляры. Нажал клавиши.

— Они только что уничтожили третий «мобиль», — сказал оператор с «Фата-морганы». — Бомбили и своих. Дать запись?

— Пошли они… — сказал Ланселот.

— В таком случае на связи Ферзь.

— Слушаю, — сказал Ланселот.

Там, на другом континенте, где находился сейчас Ферзь — главный куратор операции, была уже поздняя ночь.

— Здесь Ферзь, — раздался глуховатый, какой-то действительно ночной голос профессора. — Докладывайте, что с Малышом. «Фата-моргана» сообщила, что вас сбили…

— Малыш погиб, — сказал Ланселот. — Нас намеренно сбили, профессор…

— Леопард погиб, — сказал Ферзь. — Полиция… Премьер не дал нашему представителю определенного ответа, отложив это до утра. Разумеется, они рассчитывают уничтожить за это время и четвертый.

Ланселот молчал.

— Все наши средства наблюдения должны были быть дополнены вашим присутствием в районе, — сказал Ферзь. — На всякий случай.

— Я все понимаю, — сказал Ланселот.

— К сожалению, мой возраст… Мне просто запретили лететь самому.

— Я понимаю.

— Ты можешь покинуть район.

— Это приказ? — спросил Ланселот.

— На твое усмотрение. Мы пошлем «Мираж» с опознавательными знаками ООН, они не посмеют…

— Знаете, я останусь, — сказал Ланселот. — На случай чего-нибудь непредвиденного.

«Я останусь, — подумал он, — я обязательно доберусь до этой сволочи в эполетах и выскажу ему все в лицо. Пусть арестовывают. Я не гений, я вполне заменим. Иначе просто не смогу жить спокойно, дышать, любить Анну — если не выскажу все в лицо новоявленному спасителю человечества…»

— Только что поступил новый радиоперехват, — сказал Ферзь. — Они попытаются завтра утром захватить четвертый «мобиль». Придумали какие-то дистанционно управляемые ловушки, надеются… Если им ничего не удастся, разрешаю применить «Болид». Совет Безопасности санкционировал.

— Понял, — сказал Ланселот. — А что вы сами думаете о госте?

— Он ни на что не похож. Ни на одну теоретическую модель.

— А что вы сделали бы на моем месте?

— Не знаю, — сказал Ферзь.

— Спасибо, — сказал Ланселот. — Я не ждал от вас каких-либо откровений, простите, просто приятно было узнать, что я в данной ситуации выгляжу не умнее и не глупее других. И, следовательно, имею право решать по собственному усмотрению.

— Вот именно, — сказал Ферзь. — Никто вас не упрекнет за любое решение, если принимать его придется. Мы все в равном положении, знаем одно и то же, но вы ближе остальных к месту действия. Удачи.

— К черту, профессор, к дьяволу… — сказал Ланселот. — Я пошел. Конец связи.

Он забросил на плечи ремни футляров и направился к полицейской машине, не обращая внимания на лежащих.

Полковник вздрогнул и проснулся. Сон был кошмаром, только что перед глазами у него крутился, крутился, крутился на черном асфальте, как на льду, автомобиль Дервиша и летел с дороги в белую пустоту операционной…

Полковник достал сигареты из-под сиденья.

Это она подкинула то выражение насчет дождя над океаном, вспомнил он, память цепко держала все с ней связанное — разговоры, встречи, города, выражение лица, дождь.

Тогда как раз шел дождь, они оставили машину на обочине — все равно не было ничего привлекательного в езде по мокрой дороге — и укрылись на веранде крохотного пансиончика. Хозяйка, как догадался Полковник, почему-то приняла их за молодоженов и не докучала. Изредка в небе погромыхивало, с веранды открывался прекрасный вид, мокрые сосны выглядели свежо, и мутно-серая клочкастая туча, не в силах подняться выше, обволокла вершину не такой уж высокой горы.

— Мне иногда кажется, что нас нет, — сказала она, — Я имею в виду не только нас, но и всю страну. Мы которую сотню лет где-то посередине. Нейтральные, никакие. Давно нет войны и разного рода противостояний, а мы — нейтральны. По отношению к кому? К чему? Даже в ООН мы соизволили вступить пятнадцать лет назад, когда оттягивать далее было бы просто глупо. И все равно остались никакими. Утешаем себя тем, что нашли-де идеальное решение — сидим себе на обочине, отгородившись от шума планеты…

Он ничего не сказал и не стал дискутировать, ему попросту не хотелось. А может быть, очень уж он привык отгонять и намертво блокировать в подсознании мысли, над которыми не считал нужным задумываться, — никто не виноват, что жизнь сложилась так, а не иначе.

— Из вещества того же, что и сон, мы сотканы… — процитировал он.

— Но ведь это очень глупый сон, — сказала она. — За нами стоят поколения предков, видевших смысл жизни в том, чтобы отсидеться и не встревать в какую бы то ни было драку — за что бы ни дрались. Ну, разумеется, что-то делали и мы — невозможно совсем уж ничего не делать, полностью отгородиться от планеты. И все же наш вклад в жизнь Земли был крайне невелик, все мало-мальски значительное делалось без нас. Мы… мы большей частью бессмысленны, как дождь над океаном. Нельзя все время стоять посередине.

Полковник накрыл ее руку своей, покрутил на ее безымянном пальце серебряный с чернью перстень. Совсем ему не хотелось думать, он был в отпуске и намеревался не думать обо всем, что сложнее вопроса, сколько будет дважды два.

— Что же, и мы с тобой бессмысленны? — спросил он чуточку лениво.

— Как знать, — сказала она. — Может быть, и мы. Особенно ты. Разведка, которую, чтобы не отстать от других, завел себе когда-то мирок на обочине…