Герберт Уэллс - Борьба миров (без указания переводчика)

Он вскочил и увидел за штирбортом, всего в каких-нибудь ста метрах от их накренившегося, нырявшего пароходика, огромное стальное тело, разрезавшее воду, точно лемех плуга, на две высокие пенистые волны. Пароходик то беспомощно махал лопастями колес по воздуху, то почти черпал воду бортами.

Целый душ пены на один миг ослепил брата. Протерев глаза, он увидел, что чудовище пронеслось мимо, направляясь прямо к берегу. Верхняя часть длинного стального корпуса поднималась из воды, а из двух труб вырывались искры и клубы дыма. Это торпедный монитор «Сын Грома» спешил на выручку беззащитной флотилии пассажирских судов.

Снова вскочив на ноги и держась за перила качающейся палубы, брат посмотрел вслед идущему в атаку левиафану и опять увидел марсиан. Теперь они все трое сошлись и стояли так далеко в море, что их треножники были почти целиком под водой. На таком далеком расстоянии и погруженные в воду, они казались гораздо менее грозными, чем огромное железное чудовище, в кильватере которого беспомощно плескался пароходик. Казалось, марсиане с удивлением рассматривали нового противника. Быть может, этот гигант представлялся им существом одной с ними породы. «Сын Грома» шел полным ходом и не стрелял. Вероятно, благодаря этому ему и удалось подойти так близко к неприятелю. Марсиане не знали, что делать с ним. Один снаряд — и они тотчас же пустили бы его ко дну тепловым лучом.

«Сын Грома» шел таким ходом, что через минуту уже находился на половине расстояния между пароходиком и марсианами, — черное, быстро уменьшавшееся пятно на фоне низких удаляющихся берегов Эссекса.

Вдруг передний марсианин опустил свою трубу и метнул в броненосец баллон черного газа. Точно струя чернил залила левый борт судна, и черное облако дыма заклубилось по морю. Броненосец проскочил сквозь эту дымовую завесу. Он шел против солнца, и с низко сидящего пароходика казалось, что он уже находится среди марсиан.

На пароходе заметили, что тощие долговязые фигуры разделились и стали отступать к берегу, все выше и выше подымаясь над водой. Один из марсиан поднял похожий на фотографический аппарат прибор и направил его под углом вниз. Целое облако поднялось с водной поверхности от прикосновения теплового луча. Он, должно быть, прошел сквозь стальную обшивку корабля, как раскаленный добела железный прут сквозь бумагу.

Вдруг среди дымящегося пара блеснула вспышка, — марсианин дрогнул и зашатался. Через секунду второй снаряд срезал его, и смерч из воды и пара поднялся высоко в воздух. Орудия «Сына Грома» стреляли одно за другим среди облаков дыма. Один снаряд, взметнув водяной столб, упал возле пароходика, отлетел рикошетом к другим судам, уходившим к северу, и раздробил в щепки рыбачью шхуну.

Но никто не обратил на это внимания. Увидев, что марсианин упал, капитан на мостике испустил нечленораздельный крик, дружно подхваченный столпившимися на корме пассажирами. И тотчас же все завопили вновь: за белым хаосом пара, вздымая волны, неслось что-то длинное и черное, с пламенем посередине, с вентиляторами и трубами, извергающими огонь.

Броненосец был еще жив. Винт, по-видимому, уцелел, и машины работали. Корабль шел прямо на второго марсианина и находился в ста метрах от него, когда тот выпустил тепловой луч. Среди ослепительного пламени палуба и трубы с грохотом взлетели кверху. Марсианин пошатнулся от взрыва, и через секунду пылающая развалина, все еще сохранившая свой первоначальный порыв, ударила и подмяла его, как кусок картона.

Брат невольно вскрикнул. Снова все скрылось в кипящем хаосе.

— Два! — завопил капитан.

Все кричали; весь пароход от кормы до носа сотрясался от радостного крика, повторившегося на всех судах и лодках, уходивших в море.

Пар висел над водой в течение нескольких минут, скрывая берег. Пароходик продолжал работать колесами, удаляясь от места боя. Когда, наконец, пар рассеялся, его сменил черный газ, нависший такой тучей, что нельзя было разглядеть ни «Сына Грома», ни третьего марсианина. Зато броненосцы подошли совсем близко и стали между сушей и пароходиком.

Суденышко уходило в море; броненосцы приближались к берегу, все еще скрытому причудливыми клубами пара и черного газа. Целый флот спасавшихся бегством судов уходил к северо-востоку; несколько рыбачьих шхун ныряло между броненосцами и пароходиком. Но некоторое время спустя, не дойдя до оседавшего облака пара и газа, эскадра повернула к северу и скрылась в сгущавшихся вечерних сумерках. Берег сливался с далью и становился все менее заметным под низкой стеной облаков, собиравшихся вокруг заходящего солнца.

Вдруг из золотистой мглы заката донеслись раскаты орудий, и показались какие-то темные движущиеся тени. Все устремились к борту и стали вглядываться в ослепительное сияние на западе, но ничего нельзя было различить. Туча дыма поднялась и закрыла солнце. Пароходик, пыхтя, уходил все дальше и дальше под гнетом этой томительной неизвестности.

Солнце село среди серых облаков; небо побагровело и потемнело; вверху блеснула Вечерняя звезда. Было уже совсем темно, когда капитан вскрикнул и указал вдаль. Брат напряженно всматривался. Что-то взлетело к небу из недр туманного мрака и косо поднялось кверху, двигаясь быстро в отблеске зари на верхних краях туч на западном небосклоне; что-то плоское, широкое, огромное описало большую дугу и, медленно снижаясь, снова исчезло в таинственном полумраке. От этого полета на землю падала мрачная тень.

Книга вторая

ЗЕМЛЯ ПОД ВЛАСТЬЮ МАРСИАН

I

Под пятой

В первой книге я несколько отклонился в сторону от моих собственных приключений, рассказывая о похождениях брата. Все то время, пока совершались события, описанные в двух последних главах, мы с викарием просидели в пустом доме в Голлифорде, куда окрылись, спасаясь от черного дыма. С этого момента я и буду продолжать свой рассказ. Мы провели всю ночь с воскресенья на понедельник и весь следующий день — день паники — на маленьком островке дневного света, отрезанные от остального мира черным дымом. Мы ничего не могли предпринять и оставались в мучительном бездействии в течение этих двух тягостных дней.

С величайшей тревогой думал я о своей жене. Я представлял ее себе в Лезерхеде — перепуганную, окруженную опасностями, уверенную, что меня уже нет в живых. Я шагал по комнатам и громко плакал, размышляя о том, что может случиться с ней в мое отсутствие. Я не сомневался в мужестве моего двоюродного брата, но он был не из тех людей, которые быстро понимают опасность и немедленно начинают действовать. А ведь в данном случае нужна была не столько смелость, сколько сообразительность. Утешало меня лишь то, что марсиане, продвигаясь к Лондону, удалялись от Лезерхеда. Я страшно устал от этих тревожных размышлений, и меня раздражали бесконечные причитания викария, его себялюбивое отчаяние. После нескольких бесплодных попыток успокоить его я обежал в одну из дальних комнат, где нашел глобусы, парты и тетради; прежде там, очевидно, помещалась детская классная. Когда викарий проник по моим следам и в это убежище, я забрался в каморку на чердаке и заперся на ключ: мне хотелось побыть наедине со своим горем.