Николай Томан - В созвездии трапеции

— Ну ладно, хватит тебе хвастаться! Приведи лучше кого-нибудь из них, а сам готовься к съемкам.

Лева Энглин и минуты не может посидеть спокойно. Даже читая, он непрерывно ходит по комнате. Зато Илья Нестеров способен часами сидеть на одном и том же месте и непременно что-нибудь делать. А когда читает, все время шевелит пальцами, комкает бумагу или теребит кончик своего галстука. Лева искренне завидует его работящим, ловким, искусным рукам прирожденного экспериментатора.

Он никогда не забудет, как Илья паял однажды квадратную рамку из четырех тончайших оловянных проволочек-паутинок. Леве было известно, что операция эта лишь внешне казалась нехитрой. Проволочки ведь спаивались только при строго определенной температуре. Малейшее повышение ее расплавляло их почти целиком, понижение вообще не плавило. Нельзя было добиться успеха и в том случае, если дрожали руки, а ведь они дрожат постоянно. Ну и конечно же нельзя было при этом разговаривать, кашлять, вздыхать, менять позу. Сказывалась на этой почти хирургической операции даже частота биения собственного сердца.

Мало того — испортить все дело могло самое незначительное изменение напряжения электрической сети, нагревающей паяльник.

Две недели ушло у Ильи на эту операцию. В те дни он приходил в лабораторию рано утром, брал в руки паяльник и несколько минут ерзал на своем сиденье, отыскивая самую удобную позу. А на поиски наиболее оптимального режима пайки ему пришлось затратить еще несколько дней. И всякий раз, уходя домой, клал он на свой стол лист картона с изображением черепа со скрещенными костями. Это означало, что касаться его стола строжайше запрещено.

На все это время он исключил из своего рациона не только спиртные напитки, но и кофе. А чего стоило ему, лучшему игроку институтской волейбольной команды, отказаться от посещения спортивной площадки не только во время обеденных перерывов, но и по вечерам?

Восхищала Энглина и изобретательность Ильи во время эксперимента. Как бы не был обеспечен любой физический опыт воем необходимым, всегда ведь оказывается, что экспериментатору чего-то не хватает. Наблюдая за тем, как остроумно выходил Илья из самых затруднительных положений, Лева почти всегда вспоминал слова одного из героев романа о физиках Митчела Уилсона:

"Если экспериментатор не может поставить любой опыт с помощью обрывка веревки, нескольких палочек, резиновой полоски и собственной слюны, он не стоит даже бумаги, на которой пишет".

Но и Илья Нестеров также остро завидует Леве Энглину. Его поразительной памяти, начитанности, знанию в подлинниках почти всех основных произведений Эйнштейна, Бора, Борна, Планка, Гейзенберга, де Бройля и Дирака. При надобности он может вспомнить буквально слово в слово высказывание любого из них по любому конкретному поводу. О советских ученых и говорить не приходится. Он не пропустил не только ни одной книги, но и ни одной статьи Ландау, Тамма, Берга, Фока, Колмогорова, Соболева, Амбарцумяна.

Сегодня у них заходит вдруг спор о физиках — экспериментаторах и теоретиках, и Лева не упускает случая продемонстрировать свою эрудицию.

— Ты послушай лучше, — убеждает он Илью, цепко хватая его за пуговицу пиджака, — что в свое время говорил об этом Макс Борн: "Естественно, — заявил он, — что человек должен рассматривать работу своих рук или своего мозга как полезную и важную. Поэтому никто не будет возражать ревностному экспериментатору, хвастающемуся своими инструментами и до некоторой степени смотрящему свысока на «бумажно-чернильную» физику, своего друга-теоретика, который в свою очередь гордится своими возвышенными идеями и презирает грязные пальцы друга".

— А ты, теоретик, презираешь разве мои грязные пальцы? очень серьезно спрашивает Леву Илья.

— Я завидую твоим пальцам, — искренне признается Лева. А Макс Борн сказал это иронически…

— Спасибо, что объяснил! — шутливо восклицает Илья. — А то я подумал, что он это всерьез. Давай тогда протянем друг другу руки: я — выпачканную копотью и машинным маслом, ты забрызганную чернилами.

Весело посмеиваясь, они долго трясут друг другу руки.

— В моем союзе с тобой ты можешь не сомневаться, — замечает при этом Лева Энглин. — Я не только теоретик, но с твоей помощью немного и экспериментатор. Во всяком случае, пока мы оба главным образом экспериментируем и очень еще далеки даже от намека на какую-либо теорию, объясняющую достигнутый тобой эффект.

— И ты представить себе не можешь, Лева, как это меня удручает, — вздыхает Илья.

— А ты не робей! — ободряюще похлопывает его по плечу Лева. — Мы ведь идем с тобой не по гладкой дорожке, а по целине. И это путь всех тех, кто думает открыть что-либо новое. Луи де Бройль сказал как-то, что только люди, не занимающиеся наукой, полагают, будто ученые делают все свои выводы на основе неоспоримых фактов и безупречных рассуждений и, следовательно, уверенно шагают вперед. Однако состояние современной науки, так же как и история наук в прошлом, доказывает, что дело обстоит совершенно не так. Положение, в котором находимся мы с тобой, Илюша, лишний раз подтверждает справедливость его слов. И, знаешь, я люблю это хождение по целине в трудных поисках верного пути.

Говоря это, Лева, по неизменной своей привычке неутомимо шагает по своей длинной комнате, уставленной множеством книжных полок. И хотя это иногда действует Илье на нервы, сегодня он почти не замечает Левиной непоседливости. Он и сам встает несколько раз и подходит то к окну, то к одной из полок, завидуя обилию собранных Левой книг по физике, математике, астрофизике и другим наукам.

А Лева продолжает приподнято:

— Ты прости меня, старик, за пристрастие к цитированию уважаемых мною ученых, но именно сейчас я никак не могу отказать себе в удовольствии привести слова того же де Бройля: "Научное исследование, — заявил он в своей статье о роли любопытства и интуиции в научном исследовании, — хотя оно почти всегда направляется разумом, тем не менее представляет собой увлекательное приключение". Ну, скажи, разве же это не так?

— Этот де Бройль, хоть он и потомок французских королей Людовиков, просто молодчина! — восторженно восклицает Илья.

— Еще бы! — смеется Лева Энглин. — Ведь он, черт побери, не только изрек эти романтические слова, но еще и выдвинул гипотезу о волновых свойствах вещества, составившую основу современной квантовой механики. Самое же удивительное, друг мой Илюша, это то, что в последние дни я думаю не только о теоретическом обосновании твоего эффекта, но и о той прелестной циркачке, которая была у вас на встрече Нового года.