Георгий Гуревич - Тополь стремительный

Открытие нового канала - большой праздник в наших среднеазиатских республиках. Новый канал - новая победа над пустыней, новые гектары зеленеющих полей. "Где кончается вода, там кончается земля" - так гласит старинная восточная пословица. Там, где есть вода, - зеленые рисовые поля, белая пена хлопчатника, бахчи, сады, виноградники, тополевые рощи... Там, где нет воды, сухая, потрескавшаяся равнина, бурые клочки обгоревшей травы, корявый саксаул, горькая полынь, песчаные волны барханов...

Итак, мы ждем воду. Вдоль берега на деревянных столах пестреют горы полосатых арбузов, темнокрасных гранатов, бархатистых персиков, томатов, абрикосов, словно нарочно принесенных художниками для того, чтобы писать натюрморт. Праздничные полосатые халаты лоснятся на солнце, воздух дрожит от жары и дыма жаровен.

Громко взывают к небу ярко начищенные медные трубы.

Перед столами возятся обнаженные до пояса борцы; поодаль танцовщица плывет, играя ладонями, и черные шнурочки косичек треплются по ее плечам.

И вдруг, сразу - гром рукоплесканий, грохот труб, взрыв приветственных кликов. Сквозь толпу с гиканьем, воплем, свистом летят всадники. Солнце сверкает на их клинках. Вода идет! Вода! Они скачут в обгон, несут весть о желанной гостье вниз по каналу. Вода идет! Радуйтесь, города и кишлаки, сухие поля, бесплодные степи! Вода идет! Вода, зелень, жизнь!

Всадники скрываются в клубах пыли, и только тогда мы замечаем на сухом дне котлована прозрачную струйку воды. Серая пыль становится мокрой и черной. Первую струйку догоняет вторая, третья. Вот уже небольшой ручеек, бурля, бежит по дну. Он задерживается, чтобы заполнить каждую ямку, и как будто сразу становится прохладнее от этого говорливого ручья.

Часа через два по наполненному каналу подходит первая баржа. Мы смотрим на нее с песчаных бугров и все еще не верим своим глазам. Вода не видна отсюда. Кажется, что баржа медленно движется по пескам. Это странно, в это трудно поверить. И верблюды, останавливаясь на берегу, провожают непонятное сооружение тупыми, презрительными взглядами. Они, верблюды, слишком высокого мнения о себе, они не признают нового.

Баржа подходит ближе, и только теперь я замечаю, что по берегу ее сопровождает целый поезд машин. Спуститься с бархана не так легко. Когда я успеваю подойти к берегу, передовые машины уже рядом. Это идет группа тяжелых тракторов. Их массивные гусеницы приминают песок, оставляя рубчатые следы.

- Что за отряд? - спрашиваю я.

Тракторист-узбек строго глядит на меня сквозь очки сверху вниз. Он что-то отвечает, но я не слышу из-за грохота. И тракторы проезжают вперед. Где мне равняться с ними на рыхлом песке!

На прицепе у трактора незнакомая мне, очень сложная машина, отчасти напоминающая комбайн. Повидимому, это какая-то комбинация культиватора, плуга и сеялки. Во всяком случае, заглянув под нее, я вижу, как острые ножи вспарывают грунт, что-то вкладывают в борозду и тут же заваливают ее.

Почти вплотную за этой машиной, несколько ближе к берегу, движется автонасос. На свежие борозды сплошным потоком льется струя бурлящей пены. Потом проходит дождевальная машина - в каскаде водяных брызг вспыхивают радужные зайчики. За ней появляется пассажирский вездеход - гусеничная автомашина с крытым кузовом. Она догоняет трактор, и какая-то очень знакомая фигурка в мешковатом комбинезоне, выскочив из нее, говорит звонким, немного резковатым голосом:

- А почему у вас на подъеме посевы гуще? Теряете скорость? По-че-му?

Тракторист в тюбетейке оправдывается, энергично размахивая руками. Он показывает на поля, на мотор, на колеса, и в словах его возмущение и отчаянье...

- А почему вы не подумали об этом раньше? Второй отряд сидит у нас на плечах. Вы отстали от графика на семнадцать минут...

"Семнадцать минут" убеждают меня окончательно. Конечно, это Верочка! И я -тороплюсь навстречу старой знакомой. Она очень рада мне и с первых же слов начинает говорить о своей работе:

- Видали механизацию, Григорий Андреевич? Две тракторные бригады, посадочный комбайн, электростанции на ходу. И заметьте: мы не отстаем от воды. Вода идет в пустыню, а мы за ней. Через три недели здесь будут аллеи, здесь, где тысячи лет никто дерева не видел...

А пока она говорит, борозды возле наших ног уже начинают покрываться зеленым пушком. Скоростные деревья, попавшие в новый край, торопятся навстречу солнцу. Взрытые полосы заметно меняют цвет на глазах, а поодаль, метрах в пятидесяти от нас, можно уже различить распускающиеся листочки.

Из-за соседнего бугра появляется новая машина соединение трактора с широченной рамой, перекрывающей всю посадочную полосу. Над рамой крутятся, поблескивая на солнце, какие-то рулоны, снизу хлопочут деревянные молоточки, заколачивая колышки в песок, и за медленно движущейся машиной остается сверкающая бело-голубая лента.

- Наш новый щитоукладчик, - замечает Верочка. Прикрывает ростки от солнечных лучей.

Я вспоминаю сборные металлические ящики, в которых отражались наши ноги и колосья. Это было всего два года тому назад. Да, крепко шагнули кондратенковцы за эти два года: от четырех деревьев за лето до целой лесной полосы, от ручных щитов до механизированного конвейера! А впрочем, ведь это естественный рост, обычный путь от пробирки к заводскому котлу, от кустарной модели к самолету, от чертежа к дворцу.

Я любуюсь блестящей лентой. Она похожа на второй канал, проложенный по берегу.

А между тем Верочка, понизив голос, доверчиво делится со мной:

- Если бы вы знали, Григорий Андреевич, как трудно командовать таким отрядом! Кругом новая техника, машины, а я, в сущности, биолог. Эти цилиндры, подшипники... во всем приходится разбираться заново. Я говорила Ивану Тарасовичу, но разве с ним поспоришь! Говорит: "Справишься". А у меня в колонне тридцать шесть человек, все чужие, просто стесняешься им приказывать.

И тут же, сама себе противореча, девушка кричит проезжающему машинисту:

- Эй, на щитоукладтаке! Опять скривили раму. Сколько раз я говорила-итти колесо в колесо! Доверните зажим!

Возле нас задерживается запыленный вездеход с кузовом, выкрашенным в белую краску. Сутуловатый старик в черной академической шапочке на пышных седых кудрях, высунувшись из кабины, подзывает девушку.

- Да что вы! Как можно? - слышу я возмущенные ответы Верочки. - Целую сотню корней? Ни в коем случае! Я понимаю, что у нас единственное место... Ну хорошо, тогда я специально для вас посажу лишний ряд.

Белая машина отъезжает. Проводив ее глазами, Верочка возвращается ко мне.

- Вы узнали? - спрашивает она. - Это профессор Рогов. Он приехал к нам изучать физиологию скоростных деревьев. Я ему говорю: жалко портить молодые посадки, а он отвечает: "Мне семьдесят семь лет, мне уже поздно откладывать, я хочу видеть новую физиологию своими глазами. У ваших деревьев должны быть особые клетки и особая биохимия. Я приехал ее исследовать". Молодец старик, правда? Недаром его так хвалил Лева. Вы, конечно, помните Леву Торопова? Он сейчас ведет колонну на левом берегу. Все-таки наш берег впереди километра на два!-добаввяет она с гордостью.