Валерий Белоусов - Витязи из Наркомпроса

— Ох, плохо же вы сию публику знаете! — покачал седой гривой о. Савва. — Не в обиду вам, Наталья Израилевна, да только какой же иудей деньги взять откажется?

— А вот этот самый! Смотрите, вот завалимся мы к нему все такие красивые на ночь глядя! Потому что до утра ждать нам никак нельзя, у нас поезд в час ночи… Да он нам и дверь-то не откроет! А потом, ему ведь от той девушки вовсе не деньги нужны… — авторитетно пояснил Бекренев. — Он ведь её просто подставил!

Наташа задумчиво закусила губу…

— Хм, не откроет? Не примет? Говно вопрос. Надо только сделать так, чтобы он и открыл, и принял… А вот что, товарищи? Завернемте-ка по дороге ко мне домой! Надо один костюмчик театральный прихватить…

… На огромной кухне, на индивидуальных крытых мраморными досками столах жильцов, всё так же по-гусиному злобно шипели восемь примусов. Пахло наваристым украинским борщом и вечным московским коммунальным скандалом.

— Сарра Абрамовна! Ваша собачке опять упорно накакало у моей двери! Таки примите соответствующие меры, или я положительно обращусь в Подотдел Очистки к товарищу Шарикову!

— Ах, что ви такое себе говорите, Арчибальд Арчибальдович? Разве это моей собачки кало? Это кало совсем другой собачки, или даже кошечки! Вот, я специально взяла у моей Зизи образчик какашечки, чтобы вам показать. Вот, сличайте, сличайте! Совершенно разный цвет и запах!

— Сарра Абрамовна, да прекратите уже тыкать вашим образчиком мне прямо в нос!

Появление Наташи перевело внимание главного квартирного склочника на новую жертву:

— А! Здравствуйте, барышня… Что, видно, права наша Гусская пословица, что на каждую уГодину свой уГод найдется? Не было не гГоша, да вдруг алтын, что ли? Аж тГое? Как же, граждане, вы её мощи пользовать будете? По очеГеди? Или все сГазу, по-фГанцузски, так сказать, бГигадным методом? — и Арчибальд Арчибальдович мерзко захихикал…

Отец Савва успугался до смертного ужаса. Потому что Бекренев стремительно побледнел, леденея чертами, отчего сабельный (а о. Савва таких шрамов повидал! Именно что сабельный…) шрам на его аристократическом лице проступил четко и явственно… А дефективный подросток Маслаченко вдруг ощерился, весь подобрался, как загнанный в угол крысюк, готовый вцепиться в тестикулы жирному домашнему коту.

И, чтобы не дать свершиться непоправимому, о. Савва, кратко умно помолившись неслышным движением обманчиво-неуклюжего медведя скользнул к Арчибальду Арчибальдовичу и коротко, без размаху, по-бурсацки, врезал ему в челюсть.

Арчибальд Арчибальдович хрюкнул и осел на пол.

— Нокаут! — радостно констатировал очевидный факт дефективный Маслаченко.

Отец Савва, сугубо довольный, другорядь умно помолился — слава Богу, что иудея поправлять не придется, а Бекренев, верно, лежачего не бьет?

Отец Савва, однако, на сей счет глубоко заблуждался.

Валерий Иванович пару раз с чувством пнул ногою бесчувственную тушку Арчибальда Арчибальдовича, и как видно, не без удовольствия пнул бы его и еще разок-другой, да Наташа его насилу оттащила.

А дефективный подросток Маслаченко, когда наркопмросовские коллеги уже покидали нехорошую коммунальную квартиру, на минуточку отпросился, мотивируя это малой нуждой, и публично справил эту нужду с особенным цинизмом, прямо на приходящего в себя Арчибальда Арчибальдовича, обильно орошая желтой горячей струйкой его полосатую шелковую пижаму…

… В жилище директора промтоварного магазина № 39 треста «Москультторг» Ивана Израилевича Либерсона было тихо, уютно и культурно.

Оранжевый шелковый абажюр лил мягкий, приглушенный свет на покрытый панбархатной, с шелковыми помпонами по краям, скатертью. На мраморной полочке кожаного, с зеркалом, дивана, покрытой кружевной вологодской салфеткой, стояли семь фарфоровых слоников. Тихо покачивали маятником напольные часы в резном футляре красного дерева, своевременно за бесценок купленные Иваном Израилевичем на распродаже конфискованного у ка-эров имущества.

Сам Иван Израилевич, покрыв скатерть прочитанным номером «Советской Торговли», занимался ручным трудом: выпиливал лобзиком макет дачного нужника, который планировал силами подсобных магазинных работников воздвигнуть у себя на даче в Кратово.

Нужник выходил весьма нарядный.

Супруга Ивана Израилевича, в богатом барском халате, приобретенным на вес, как тряпки, там же, на распродаже чужого, пропитанного горем и бедой имущества, с бумажными папильотками в редких волосенках, аккуратно полировала контрабандной немецкой пилочкой крашеные алым лаком ноготки.

В дверь кто-то позвонил.

— Иван, кто же это мог быть? — удивилась супруга рачительного домохозяина.

— Пойду, посмотрю, что ли…

— Только смотри не открывай!

— Конечно, майне либер штерне… Что же я, дурак?

Подойдя к двери, закрытой на английский и французский замки, засов и цепочку, Иван Израилевич встал так, чтобы его не достали, коли бы неведомый враг-антисемит задумал бы стрелять его через дверь, и осторожно спросил:

— И хто й там?

— Это ваша новая соседка! Можно у вас соли попросить? — раздался за дверью такой нежный, мурлыкающий девичий голосок, что Иван Израилевич не удержался, и посмотрел в дверной глазок. От увиденной картины у него отвисла челюсть: освещенная семисвечовой угольной лампочкой, на лестничной площадке стояла полу-одетая… А скорее, полу-раздетая… Короче, там стаяла такая изящная маленькая цыпа, одетая в старорежимный шелковый корсет, высоко поддерживающий полушария открытых до половины маленьких, но даже на вид упругих и твердых, как каучуковые мячики, грудей… Ниже корсета виднелась пара стройных ножек, с черными чулками на атласных подвязках… («Наталья Израилевна, у меня просто слов нет! Но… Откуда у вас такой откровенно блядск… э-э-э… такой нескромный наряд? — Ну, это… Это мы в техникуме „Трех мушкетеров“ ставили! Я вот Миледи играла… — Если вы у нас Миледи, то тогда кем в этой пьесе буду я? — Я уж и… Не знаю… Наверное, Атосом? — Не уверен. Скорее, лучше я буду графом Рошфором. Хочу быть на вашей стороне!»)

Расчувствовашийся Иван Израилевич открыл английский замок, французский замок, щеколду… Оставил только цепочку, распахнув дверь на её ширину, чтобы получше рассмотреть юную соседку…

Но, увы.

Под челюсть ему тут же уперся ствол крохотного револьверчика, который барышня уж и не пойми где могла скрыть, потому что карманов на её откровенном наряде вроде бы не наблюдалось.

Повинуясь строгому взгляду её карих глаз, вдруг ставших ледяными и безжалостными, Иван Израилевич без звука отцепил и цепочку. Право, даже если бы он знал, что Наташин велодог был по прежнему хронически не заряжен, он побоялся бы её ослушаться.