Эллис Питерс - Неугомонная мумия

- Ох, простите, я забыл о приличиях, - продолжал тот. - Заставляю вас стоять на солнцепеке. Прошу вас, входите и познакомьтесь с моей семьей.

О какой семье он толкует? Вряд ли этот юноша женат, значит, речь идет о родителях? Юный священник рассмеялся и покачал головой.

- Я имею в виду свою духовную семью, миссис Эмерсон. Мой отец во Христе преподобный Иезекия Джонс возглавляет нашу миссию. Его сестра также трудится на виноградниках Господних. Скоро время полуденной трапезы. Не почтите ли вы наше скромное жилище своим присутствием?

Я вежливо отклонила предложение, объяснив, что нас ждут остальные участники экспедиции, после чего мы опрометью кинулись прочь, словно беседовали не с симпатичным представителем церкви, но с самим сатаной. Даже не подумав понизить голос, мой дорогой супруг рявкнул во все горло:

- Ты была чертовски вежлива, Амелия!

- Ты так говоришь, словно вежливость - смертный грех. Надо же кому-то было проявить хоть крупицу воспитанности, чтобы компенсировать твою грубость.

- Грубость? Это я-то грубый?!

- Ужасно грубый.

- На мой взгляд, грубость - это когда врываешься к человеку в дом и требуешь, чтобы он перестал поклоняться тому богу, которого он избрал. Какая наглость! Мистеру Кэботу и его "отцу во Христе" лучше не пытаться испробовать свои трюки на мне.

- Вряд ли мистеру Кэботу придет в голову обращать тебя в свою веру, рассмеялась я, беря его за руку. - Быстрей, Эмерсон, мы слишком долго отсутствовали. Страшно подумать, что за это время мог натворить Рамсес.

Как ни странно, Рамсес ничего не натворил. Мы обнаружили его сидящим на земле, рядом с древней монастырской стеной. Он увлеченно ковырял спекшийся песок маленькой лопаткой, неподалеку высилась кучка черепков. При виде этой идиллической картинки Эмерсон просиял, а у меня появилась надежда, что Рамсес рассеет отцовское раздражение, вызванное встречей с миссионерами.

5

Вскоре прибыла делегация из деревни. Крестьяне уверили, что отец Гиргис все-таки решил благословить их на сотрудничество с нами. Первым делом нам требовались строители - каменщики, плотники, штукатуры. Эмерсон обрадовался аудитории; пусть он и отрицает это с пеной у рта, но мой муж питает неодолимую склонность к театральности.

Представление "Изгнание демонов" вышло у него на славу. Заунывным голосом распевая молитвы, он скакал по бывшему монастырю, а публика, раскрыв рты, таскалась за ним хвостом. Эмерсон был на вершине блаженства, даже не обратил внимания на то, что подвернул ногу во время своих "религиозных" скачек. Зрители наградили его восторженными овациями и наперебой уверяли, что полностью избавились от страхов перед ифритами и прочей нечистью.

Вскоре работа закипела, и я надеялась, что к темноте у нас будет крыша над головой, а под ногами - чистый пол. Мы сможем собрать походные кровати, расставить столы и стулья, навести уют.

Наши работники сторонились местных жителей, но осложнений можно было не бояться: Абдулла пользовался среди своих подчиненных непререкаемым авторитетом. Бок о бок с ним трудились четыре его сына самого разного возраста - от Фейсала, уже седого человека, сыновья которого достигли совершеннолетия, до совсем юного Селима, обаятельного парнишки четырнадцати лет. Судя по всему, Абдулла души не чаял в младшем сыне, да и вся семья обожала Селима. Заразительный мальчишеский смех и покладистый нрав сделали его всеобщим любимцем. С точки зрения египтян, Селим считался взрослым мужчиной и должен был вскоре обзавестись женой, тем не менее они с Рамсесом быстро нашли общий язык.

Некоторое время понаблюдав за мальчиком, я назначила его официальным надзирателем Рамсеса. Непригодность для этой роли Джона с каждым днем становилась все очевиднее. Он без конца пытался помешать Рамсесу заниматься безобидными вещами - например, вести раскопки, хотя для этого, собственно, малыш сюда и приехал, - и позволял ему куда более страшные, например пить сырую воду. Зато в прочих отношениях Джон оказался весьма полезен. Он с удивительной быстротой усваивал арабский и охотно общался с египтянами, в нем не было и следа островных предрассудков, свойственных британцам. Выметая песок из бывшей трапезной, которую мы решили сделать гостиной, я слушала болтовню Джона на ломаном, но вполне понятном арабском. Собеседники добродушно посмеивались над его ошибками.

В конце дня я вышла на улицу, чтобы проверить, как продвигается ремонт крыши, и увидела приближающуюся процессию. Верхом на ослах тряслись три человека. Изящную фигуру мистера Кэбота нельзя было не узнать. На другом осле сидел мужчина в таком же темном одеянии священника и шляпе-канотье. Лишь когда вереница подъехала ближе, стало ясно, что третьей была женщина.

При виде этого несчастного существа у меня сжалось сердце. Глухое платье с длинными рукавами из темного набивного ситца свело бы в могилу кого угодно. Пышные юбки целиком накрыли осла, из-под юбок торчали лишь голова и хвост бедного животного. Широкополая нелепая шляпка с высокой тульей, каких я не встречала лет десять, почти полностью скрывала лицо. Невозможно было даже определить, блондинка пожаловала к нам в гости или брюнетка, юная дева или дряхлая старуха.

Мистер Кэбот спешился первым.

- Вот и мы! - жизнерадостно воскликнул он.

- Вижу, - лаконично ответила я, благодаря небо и собственную догадливость за то, что отправила Эмерсона с Рамсесом осматривать место будущих раскопок.

- Имею честь, - продолжал мистер Кэбот, - представить моего уважаемого наставника преподобного Иезекию Джонса.

Наружность этой личности мало соответствовала благоговению, звучавшему в голосе молодого Кэбота. Иезекия был среднего роста, с мощными плечами и квадратным туловищем. Его рубленые черты скрывала окладистая борода. Над глазами нависали две черные лохматые гусеницы - брови толщиной в мой палец. Особой грациозностью Иезекия не отличался: неловко сверзился с осла и согнул в поклоне коренастое туловище. Но мне стало понятно восхищение Кэбота; когда его старший коллега заговорил. Голос Иезекии был прекрасен - чудесный баритон, напевный, звучный и глубокий, как голос виолончели. Правда, эта виолончель оказалась слегка подпорченной нелепым и уродливым американским выговором.

- Очень приятно, мэ-эм. Мы так по-оняли, вам нужна по-омощь. А это моя сестра Черити, она истинное Милосердие.

Особа в шляпе-трубе к этому времени уже спешилась, но я по-прежнему не могла разглядеть ее лицо, скрытое под черной вуалеткой. Бородатый братец обнял спутницу за плечи и подтолкнул ко мне, словно торговец, расхваливающий товар.

- Черити умеет много трудиться во славу Го-оспо-да, - продолжал он. Скажите, что вам нужно делать, и она все сде-елает.