Алексей Притуляк - Варнак

Вслед за мясником он прошёл гулкий подвальный коридор, поднялся на первый этаж. Было рано. Пацанва, наверное, раньше девяти — когда у них смена караулов — не вставала. Хан, видать, хотел Пастыря потихоньку завалить, пока ребятня спит. Поставить потом перед фактом и вся недолга. Забоялся, наверное, недовольства.

По лестнице поднялись на первый этаж — в какие-то казённые помещения, тёмные и сонные. Поплутав немного, вышли в пустынный кассовый зал. Пересекли его на цыпочках и спустились в подземный переход. Спящего на лестнице пацана Пастырь трогать не стал — спит дитё, ну и пускай себе спит. Осторожно обогнули его и двинулись по вонючей подземке. Свернули в служебный ход. Здесь тянулся толстый кабель — видать, от генератора. Вдоль этого кабеля и пошли.

Вышли на поверхность, в небольшой внутренний дворик вокзала, с небольшим убогим фонтаном и парой тополей, под которыми уцелели скамейки и урна курилки. Посматривая на крышу, где дремал, наверное, «аист», метнулись к облезлой зелёной двери.

За дверью действительно оказалась лестница на второй этаж. От небольшой площадки короткий коридор уводил к служебным помещениям — к полицейской дежурной части, кажется, в которой провёл Пастырь прошлую ночь.

На втором этаже вышли к углу небольшого фойе. Выглянули краем глаза. В стоявших вдоль стены казённых пластиковых креслах, неудобно спали четверо пацанов.

— Охрана, — шепнул врач Пастырю в ухо. — Там, дальше, зал отдыха. Там много мальчишек. Старшие. Осторожно!

Пастырь кивнул.

— Хан живёт в кабинете начальника вокзала, — продолжал мясник. — По коридору нужно будет идти очень тихо. Но там дорожка.

Варнак снова кивнул, подтолкнул доктора.

Тот на цыпочках устремился к двери в контору.

Войдя, прикрыли за собой дверь, передохнули секунду. Здесь, в конце длинного коридора с деревянными полированными дверьми, с табличками «Бухгалтерия», «Отдел кадров» и ещё пятком подобных привычно-бюрократических, везде и всюду одинаковых надписей, видна была в свете фонаря роскошная тяжёлая дверь с двумя коричневыми табличками: «НАЧАЛЬНИК ж/д вокзала Михайловск-Пассажирский» и «Секретарь». Перевалов кивнул: туда!

Пастырь боялся, что дверь окажется закрытой изнутри. Но Хан, видать, уже не спал — понятное дело. Поэтому, почуяв, что ручка опускается свободно, варнак резко рванул дверь на себя, ворвался в пропахший душным сном и слабо освещённый тусклым рассветом кабинет, заметался лучом света по стенам, укрытым панелями. Дёрнул вторую дверь, из приёмной в кабинет, прыгнул внутрь.

Хан спал. Сидел за столом, положив голову на руки, и спал. Когда Пастырь протопал по паркету, он проснулся, но не резко, без суеты, без тревожности. Да и понятно, чего ему было тревожиться. Он и предположить не мог такого развития событий, не ждал гостей.

Когда его узкие заспанные глазёнки непонимающе уставились на вошедших, Пастырь повёл в его сторону стволом автомата, улыбнулся, кивнул:

— Доброе утро, гнида!

Доктор тихонько прикрыл за собой дверь, щёлкнул замком, виновато пыхтел сзади.

Хан посмотрел уже осмысленным взглядом на Пастыря, на доктора за его спиной.

— Что, док, продал? — спросил вполголоса.

— Продал, — кивнул доктор. И добавил сиплым и подрагивающим от волнения голосом: — Ты, Чингиз, извини, но ты слишком много на себя взял. Не унести тебе столько.

Хан перевёл свой узкий взгляд на лицо Пастыря.

— Ты всё равно не сможешь уйти, мужик, — сказал он. В отличие от доктора, царёк был, кажется, спокоен. Или хорошо собой владел. — Ты же не станешь стрелять в пацанов. А они тебе уйти не дадут.

— Разберёмся, — бросил Пастырь подходя к столу, высматривая оружие.

— Автомат — там, — кивнул Хан в угол, где под журнальным столиком, действительно примостился «калаш».

— Угу, — кивнул Пастырь. — А пистолетик?

— Пф-ф-ф! — брезгливо поморщился Хан. — Фуфло. Не люблю.

— Угу… Ну ладно.

Не сводя глаз и ствола с Хана, обошёл вокруг стола. Подхватил «калашникова», перекинул за спину.

— Что с Меченым сделал? — спросил Хан. — С пацанами?

— Да жив твой Меченый, — бросил Пастырь.

— Меченый — правильный пацан, — кивнул Хан. — Самый правильный. На него только и можно положиться. Остальные — шелупонь.

Заглянул варнаку в глаза, кивнул на стул, стоящий напротив.

— Садись, мужик, поговорим. Я ведь их за тобой послал — обсудить кое-что хотел. Предложение сделать.

— Я ж не девка, — усмехнулся Пастырь. — Зачем мне твоё предложение.

— А ты не торопись, — улыбнулся и Хан. — Убить меня успеешь. Если сумеешь, — улыбнулся ещё шире. — А чего не поговорить… Разговор может полезным для тебя быть. Может, разойдёмся по-мирному, чтобы пацаны не пострадали. Они же дети ещё, не виноваты ни в чём.

— Ишь ты! — покачал головой Пастырь. — Как запел-то!

Хан перевёл глаза на мясника, прячущегося за спиной Пастыря.

— Ты ему всё сказал, что я просил?

— Что сказал? — не понял доктор. Или сделал вид, что не понял.

Пастырь на всякий случай отступил к окну, чтобы никто у него за спиной не маячил.

— Ты, док, мне никогда не нравился, — продолжал Хан. — Хитрый ты.

И Пастырю:

— Он, похоже, твоими руками решил…

— Не верьте ему! — вскрикнул доктор и тут же, испугавшись громкости собственного голоса, перешёл на шёпот: — Не верьте ему, Пётр Сергеевич. Ушлый, мерзавец!

— Короче, — произнёс варнак. — Мне до ваших разборок дела ноль.

А Перевалов сделал шаг к Пастырю, встал рядом, опираясь на подоконник.

Чего жмётся, поганец?! Хана до такой степени боится? Или правда замышляет что-то?..

Хан заметил брошенный Пастырем на доктора искоса взгляд. Усмехнулся.

— Правильно опасаешься, — произнёс натянуто. — Он любит в спину бить.

— Пётр Сергеевич, — начал было доктор, хватая за локоть, — вы…

— Нож! — крикнул вдруг Хан

Пастырь отпрыгнул от доктора, вырывая из цепких пальцев локоть. Не рассчитал, засуетился — опрокинул журнальный столик, навалился, кое-как сохранив равновесие. Ханов автомат выпрыгнул из-за спины, соскользнул ремнём по руке, повис на сгибе локтя, мешая, отвлекая.

Мясник метнулся, схватил за плечо.

Может быть, поддержать хотел, но Пастырь на взводе был — не до сантиментов: двинул ему локтем в грудь, отталкивая.

И тут же получил удар сбоку, со стороны подскочившего с места Хана. Нос хрустнул. Лопнула губа, моментально наполнив рот солёным. На глаза навернулись рефлекторные слёзы. Пастырь отпрыгнул назад, наваливаясь на мясника, роняя его на пол. Поднял автомат, моргая, чтобы согнать слезу.

Хан, уже выскочивший из-за стола, вдруг крутанулся волчком. Удар ноги пришёлся под скулу, в шею. Хорош был удар — шея хрустнула; Пастыря отбросила, повалила на пол, рядом с копошащимся мясником, явившаяся ниоткуда пьяная истома. В голове глухо зазвенело, стирая все звуки извне.