Яна Завацкая - Вернуться домой

  По дороге я заскочил в "Лидл", купил кошачьего корма, пива, орешков и для дедушки - пачку чипсов. Любит он чипсы, ничего тут не сделаешь. Кто скажет, что это нездоровая пища - пусть сам попробует дожить до 87 лет, а там решает, чем ему питаться.

  Я поздоровался с приветливой сестрой на посту и прошел к комнате с табличкой "Франц Губерт Оттерсбах". Дедуля, как обычно, сидел у себя в комнате, только дверь на балкон распахнута по случаю хорошей погоды. Инвалидная коляска подвинута к столу, на столе - журналы, ваза с конфетами (а вот конфеты дедуля не очень-то любит, но теткам это не объяснишь), еще какой-то старый фотоальбом - у дедушки куча таких альбомов, он их обожает рассматривать.

  - Привет, дедуля! - я обнял его и чмокнул в щеку. Вытряхнул пачку чипсов в тарелку, поставил перед ним. Из скомканной сети морщин на меня испытующе-недоверчиво уставились голубые дедушкины глаза.

  - Клаус? Ты-то какими судьбами?

  Видимся каждую неделю, но каждый раз он удивляетс я так, как будто я уже год здесь не был.

  - Да вот решил зайти ,навестить тебя, - ответил я покорно, - как жизнь?

  - Да так себе! - обиженно ответил дедушка. И принялся рассказывать про нехорошую сестру, которая утром забыла вставить ему челюсть. И его отвезли на завтрак без челюсти! А как он должен, скажите пожалуйста, жевать хлеб? И потом он еле дозвался эту сестру, чтобы она принесла ему челюсть. Кроме того, кофе был очень жидкий, ну кто так варит кофе?

  Я кивал и поддакивал. Потом спросил, как его здоровье, как нога, которая вроде бы опухала. Он сказал, что лучше, но что на спине у него появились какие-то красные точки, и он переживает, что это за точки такие... И если так будет дальше, то должен прийти доктор и посмотреть! И выписать мазь в конце концов. Я согласился, что конечно, надо мазь выписать.

  С годами дедушка совершенно перестал интересоваться отцом и тетками, внуками, нашей семьей и жизнью. То есть он был в курсе семейных событий, как-то реагировал на них, но в целом все больше погружался в свой личный, особенный мир. И этот мир по большей части был чисто физиологическим. Состоял из всяких прыщиков, опухолей, болячек. Слов нет, дед и вправду болен, после инсульта вот уже пять лет ездит в инвалидке, стоять может только на правой ноге, и левая рука у него скрючена. Но порой так странно видеть, как он из-за банального насморка или прыщика лезет на стену и ругает всех вокруг последними словами. И этот человек когда-то воевал под Сталинградом в 40-градусный мороз и был там тяжело ранен?!

  Наверное, это стариковское. Я к этому отношусь спокойно, просто очень уж странно, как меняется человек в течение жизни.

  За распахнутой балконной дверью свиристели птицы. Хорошо здесь в пригороде, такая тишина... Самое подходящее место для спокойной старости. Я придвинул фотоальбом, раскрыл на первой странице. Ага, это прадед и прабабка, ясно. Родители дедушки Франца. Прадед в приличном костюме, все же профессор. Прабабушка в длинном патриархальном платье, похожем на балахон. А вот и мальчик в матросском костюмчике - наверное, он сам?

  - Дедушка, это ты?

  - Да, - буркнул он, не глядя на фото. Я перевернул страницу.

  - Дедуль, расскажи про детство, интересно же! Вот это - кто? Твой брат?

  Это, кстати, странная штука. Я знаю, что у дедушки Франца был брат - но знаю чисто случайно, по таким вот оставшимся фотографиям. Их было в семье двое. Но об этом брате никто ничего мне не рассказывал. Не то, что скрывали, я спрашивал несколько раз, и мне отвечали что-то невнятное. Да, был. Но рано умер. От чего он умер - от какой-нибудь детской инфекции? До Гитлера или уже при нем? Ничего этого я не знаю.

  Два очень похожих, почти одинаковых мальчика, оба светлоглазые, с льняными головками. Я указывал на младшего пацанчика.

  Дедушка всмотрелся в фотографию.

  - Нет, - сказал он, - это я. Я младший.

  - А, вон как! Я и не знал, что ты младший брат.

  Я затаил дыхание - а может, удастся что-то выяснить наконец и про моего рано умершего двоюродного деда?

  - Да, я младше, - он ткнул заскорузлым пальцем в фото, - на пять лет.

  Я вздохнул. Спрашивать или не спрашивать? Практика показывает, что все равно толком ничего не говорят.

  - Дед, а отчего умер твой брат? Он тоже воевал?

  - Нет, - ответил дедушка Франц, - он сидел в тюрьме.

  Я молча уставился на него. Но дедушке уже не требовались наводящие вопросы - дедушку подхватил мощный поток воспоминаний и понес.

  - Он был против Гитлера... да кто его любил, Гитлера этого? Миллионы! Миллионы людей погибли! Если бы ты знал, какая это была страшная война!

  Мысли дедушки грозили ринуться по привычному руслу. Каждый раз, когда речь заходит о войне - он заводит одну и ту же шарманку: миллионы людей! Ужас! Зачем нацисты устроили все это?! Зачем погибло столько народу?

  Неплохо было бы нашим молодым нацикам послушать дедушку. Особенно с их лозунгами "мой дед был героем".

  Но сейчас меня интересовало другое.

  - Деда, ну а что твой брат?

  - Он в тридцать шестом ушел из дома. Я еще был пацаном, а он-то уже взрослый, студент. С тех пор мы с ним не общались. Мать с отцом не встречались совсем, а я потом его видел... Перед тем, как меня забрали на фронт. Да вот, подожди...

  Дедушка перевернул страницы фотоальбома, раскрыв последний форзац, и из-за обшлага обложки выпало еще одно древнее черно-белое фото. Двое молодых людей. Один в форме гитлеровской армии, в пилотке набекрень - это, конечно, дедушка. Я такое же фото видел увеличенное - и там он один. А второй - повыше дедушки, в обычной тужурке и с выпущенным белым воротничком рубашки, но очень похожий... Те же серые, бескомпромиссно глядящие глаза, чуть встрепанные светлые волосы, черты лица наши, фамильные.

  - Он очень высокий.

  - Он здоровенный был, наш Вернер, - подтвердил дедушка, - был студент. В подполье ушел. Потом его посадили, он тут и сидел, в Хадене. В конце войны расстреляли.

  - Да, - сказал я. На что-то более членораздельное я сейчас был не способен. Вот так и узнаешь на третьем десятке страшные семейные тайны. Интересно, а почему никто не рассказывал про этого Вернера? Моя семья - простые обыватели, очень далекие от всякой политики, почему бы и не вспомнить о том, что вот был у нас в роду настоящий антифашист, член Сопротивления. Может, он коммунистом был, потому и помалкивают?

  Дедушка тем временем продолжал.

  - Мать, твоя прабабка. Она ходила к Шеферу, сама ходила, просила.

  - К Шеферу? - я вздрогнул.

  - Ну да. К начальнику-то тюрьмы. Шефер же тогда и был начальником! Йозеф Шефер. Он и после войны выслужился... его вроде сначала посадили, а потом сразу выпустили, и он одно время был в Хадене бургомистром. Детей у него четверо было... Две девочки, два мальчика.