Север Гансовский - Шесть гениев

Крейцер усмехнулся.

- Такое отдаленное будущее нас мало интересует. - Он стал серьезным. - Слушай, я надеюсь на тебя. Пока еще не установлено, кто это сделал. Но если бы мы поняли, что это за штука, уже была бы победа. Американцы стараются наложить лапу, но, по некоторым сведениям, им тоже еще не все известно. Я хочу, чтобы ты подумал. Может быть, попробовать парамагнитный резонанс, а?

Тут он и был весь, Крейцер. "Парамагнитный резонанс".

- Ну, вряд ли, - сказал я. - Видимо, мы имеем дело с состоянием, а не с веществом. Парамагнитный резонанс показал бы обычный состав атмосферы,

Он кивнул.

- Пожалуй, да... Но какие-то методы должны быть. - Он кончиком языка облизал внезапно высохшие губы. - Скажу тебе честно, что это мой шанс. Мне удалось выследить, куда ездит тот человек, о котором я тебе говорил. Такие вещи не выпускают из рук, Я уже намекнул кое-кому из руководства бундесвера... Если ты мне поможешь, я сделаю тебя человеком. Твоя жизнь совершенно переменится, понимаешь?

- Надо попробовать, - сказал я.

- Вот именно. - Глаза Крейцера блестели. - Я очень на тебя рассчитываю, Георг. Ты всегда был у нас теоретиком. Напряги свою голову. Если нужны будут какие-нибудь аппараты или что-нибудь, я все организую.

Я покачал головой.

- Приборы не нужны. Только время. Следует подумать. Кое-какие идеи уже формируются.

- Какие? - быстро спросил он.

- Пока еще рано говорить.

- Ну, все-таки?

- Рано. Это только меня собьет. Нужно подумать. Ты же знаешь мою манеру. Я ложусь на постель и обдумываю.

- А сколько тебе нужно времени? - Его взгляд погас. Имей в виду, у нас на счету каждая минута. Мы ведь еще не знаем, кто это сделал и что он предпримет в дальнейшем.

- Три недели, - ответил я. - Через три недели я тебе скажу, что это такое.

- А может быть, две?.. Было бы очень кстати, если б две.

- Почему?

- Мы бы как раз успели к... - Он оборвал себя. - Хотя для тебя это не имеет значения.

- Но к чему мы успели бы?

- Нет-нет, неважно.

Он уклонился от ответа. Это одна из привилегий, которые присваивают себе сильные мира сего: спрашивать, не отвечая. Крейцер, правда, еще только шел к тому, чтобы стать сильным, но этим он уже пользовался. Еще бы! Если бы он ответил, это поставило бы его на одну доску со мной. Вообще он должен был далеко пойти, я это чувствовал. Не пьет, не курит, слова неосторожного не скажет. Конечно, оно не легко - такое диетическое существование. Но дайте ему черное, и он развернется...

Ему не стоялось на месте. Он прошелся по полянке.

- Но никому ни звука. Болтовня будет рассматриваться как выдача государственной тайны. Причем имеющей отношение к обороне страны.

- Отчего именно к обороне?

Он удивился.

- Представь себе, что будет, если залить этой чернотой город...

- Город погибнет.

- Или если залить черным поле.

- Поле никогда не сможет родить. Его уже не коснутся солнечные лучи.

- Вообще территория, атакованная чернотой...

- Это территория, навсегда перестающая существовать в качестве обитаемой.

Он остановился.

- Ты читаешь мои мысли.

- Нет, что ты! Только свои.

Секунду или две Крейцер смотрел мне в глаза и подтверждал себе свою установившуюся точку зрения на меня: неудачник. (Кое-что повисло вдруг на волоске). Потом он подтвердил и успокоился.

- Да... Короче говоря, это может быть как раз то оружие, которого нам, немцам, недоставало в 45-м году. Многое повернулось бы иначе, если б оно было.

- Ну, оружие - еще не все, - сказал я. - Ему противостоит кое-что другое. Например, я знал одну девушку, которая стреляла в Париже в 42-м году. (Я вдруг вспомнил эту девушку. Вся моя надежда сконцентрировалась на ней).

- Какая девушка?

- Француженка. Она стреляла в кого-то из нацистских главарей. На Севастопольском бульваре.

Крейцер неожиданно заинтересовался.

- Весной? В апреле?

- Да, кажется.

- Она стреляла в Шмундта. В адъютанта Гитлера. Ее тут же и поймали... Но какое это имеет значение?

Он остро посмотрел на меня.

- Никакого, - сказал я. - Просто она мне вспомнилась...

Мы вернулись тем же порядком в город, и я вышел на Риннлингенштрассе. Сел на скамью в скверике у Таможни и вытянул уставшие ноги.

Жужжала и роилась толпа вокруг.

Почему жизнь сталкивает меня только с цейтбломами и крейцерами? Нет ли во мне самом чего-то предопределяющего в этом смысле? Так ли уж был одинок Валантен и так ли бессильна та девушка?..

Но мне надо было успокоиться и начать подходы к другому. Атака отбита. Бледный устранен, а Крейцер отодвинут на три недели, в течение которых я должен кончить все.

Вообще я любил это время перед большой работой. Тихо шелестя, как сухой песок, посыплются минуты, соединяясь таи, внизу, в часы и сутки. Дни светло замелькают вперемежку с черными ночами, и я погружусь последний раз в чистый мир размышления.

IX.

Я заснул под утро и увидел во сне батрака.

Он приснился мне, и я сразу понял, чего мне не хватало при всех этих возникших обстоятельствах. Я должен был поговорить с ним.

Во сне я настиг его где-то в Баварии. Но, может быть, это была и не Бавария, а что-то другое. Мы оказались в большой комнате, стены которой были дымчатыми и колебались, как бы готовясь открыть мне что-то такое, что скрывалось за ними.

Я спросил:

- Скажите, пожалуйста, испытываете ли вы какие-нибудь трудности в жизни?

Он был в той же брезентовой куртке, что и в лесу. Очевидно, он только что кончил работу, усталость отражалась на его красном обветренном лице.

Он тупо посмотрел на меня и сказал:

- Простите. Что?

Я объяснил:

- Трудно ли вам жить? Встречаетесь ли вы когда-нибудь с такими проблемами, которые почти не поддаются решению? Решение которых само по себе проблематично. С тем, что заставляет вас напрягаться до самых последних сил... Понимаете, что я имею в виду? Ведь это не так уже сложно - выкопать, например, канаву. Или напоить коров. Здесь вы сталкиваетесь с принципиально выполнимыми вещами. Улавливаете мою мысль?.. Но есть ли у вас в жизни неразрешимое? Такое, над чем вы бьетесь и ничего не можете сделать. Что превращает вашу жизньв постоянную изнурительную борьбу.

Он подумал и сказал:

- Нет.

Потом сразу поправился:

- То есть, да... Сейчас я вам скажу.

Он напрягся. Его мозг напрягся. Сквозь черепную кость я видел, как засияли силовые поля, как пришли в движенье тысячи связей, как искорки проскакивали между электрическими потенциалами.

Волнуясь, он зашагал из угла в угол, и тут я, наконец, сообразил, отчего у него такая прыгающая походка. Он был на протезе. И этот протез скрипел.

Потом он подошел ко мне вплотную. Эту его манеру я заметил еще в прошлый раз. Когда ему хотелось сказать что-нибудь важное, он подходил к собеседнику как можно ближе и чуть ли не нажимал животом.