Джордж Мартин - Неистовые джокеры

— Это та с-самая девка, — прошептал он. — Взять ее!

— Боже правый, — пробормотал один из натуралов. — Она убила его.

Парни тревожно переглянулись, и голова у Дженнифер наконец-то лихорадочно заработала. Она узнала джокера-рептилию. Этот уродец был в квартире у Кина — прибежал на вопли джокера из склянки. Как он ее выследил? Она взглянула на тело Грубера. Возможно, скупщик сдал ее, но откуда он мог узнать, что она стащила свой товар у Кина?

Раздумывать было некогда. Натуралы медленно подступали, держа ее на прицеле, а джокер стоял и смотрел.

Дженнифер стала бесплотной — одежда соскользнула вниз, и она переступила через нее, сжимая сумочку, — потом шагнула сквозь стеллаж, заваленный старьем, и в самый последний миг оглянулась. Натуралы замерли на месте, открыв рот, а джокер ругался все тем же странным шелестящим голосом.

Девушка прошла сквозь все стеллажи, сквозь стену, пересекла проход между ломбардом и соседним зданием, оставив преследователей далеко позади. Перевела дух и приняла свой обычный материальный облик. Повезло! Случай привел ее в магазин одежды. Она схватила первую попавшуюся под руку пару джинсов, блузку и кроссовки, наспех натянула их, потом, спохватившись, вытащила из сумочки две двадцатидолларовые банкноты, сунула их в кассу — и выбежала через дверь.

Людей Кина нигде не было видно. Наверное, ее внезапное исчезновение их ошарашило, но рассчитывать на то, что их замешательство продлится вечно, не стоило.

Она оглядела улицу. Справа находился «Эббетс филдз», битком набитый болельщиками. Слева зеленел Проспект-парк, соблазнительно глухой и пустынный. Но в толпе вряд ли кто-нибудь попытается убить ее, к тому же у нее будет время собраться с мыслями.

Дженнифер побежала по улице и присоединилась к оживленной очереди желающих войти на стадион в тот самый миг, когда в конце квартала показались люди Кина, раздраженно качавшие головами.

Они ввалились в кабинет Хирама — всем скопом. Уборщики, мойщики, кухонные рабочие, даже электрик, которого вызвали устранить какую-то неисправность в одной из роскошных люстр. Они расселись в кресла, на пол, на стол и даже на тумбы шкафов. Многие остались стоять. Никто не проронил ни слова. Даже Поль Ле Барре примолк. Все глаза были прикованы к экрану телевизора. Джеральдо Ривера брал интервью у сестры Плакальщика. Оказалось, их в семье было четверо.

«Все было в точности так же, как в тот день, когда застрелили Кеннеди, — подумал Уорчестер, — или в День дикой карты сорок лет назад, когда погиб Джетбой и мир изменился навсегда».

— Господи Иисусе. — Это был Питер Чау, тихий и незаметный мужчина, отвечавший за безопасность «Козырных тузов», Питер коллекционировал стекло эпохи Великой депрессии, а также черные пояса во всех возможных боевых искусствах, и который ни разу не возвысил голос и не упомянул Божьего имени всуе. — Господи Иисусе, мать твою! Нейротоксин.

— Быть не может, — сказал один из мойщиков, — Быть такого, черт подери, не может. Этот парень криком разрушал стены, я видел это собственными глазами.

Все заговорили разом.

Кертис вопросительно взглянул на хозяина и кивнул в сторону двери. Уорчестер поднялся и пошел за ним. Зал выглядел громадным и пустынным.

— Выйдем на террасу, — предложил Хирам.

Они стояли, глядя с высоты на город. Над ними располагалась обзорная площадка Эмпайр-стейт-билдинг, а еще выше — старая причальная мачта, когда-то предназначавшаяся для цеппелинов, но за этим исключением места выше не было во всем Нью-Йорке, да и во всем мире. Ярко светило солнце: неужели в день гибели Джетбоя небо было таким же голубым?

— Что делать с ужином? — просто спросил метрдотель. — Продолжать или отменять?

— Будем продолжать, — не колеблясь, ответил ресторатор.

— Прекрасно, сэр.

Тон был подчеркнуто нейтральным — не одобрительным, но и не осуждающим.

Но Хирам почувствовал, что должен объяснить свое решение. Он положил руки на каменный парапет, устремил невидящий взгляд на запад.

— Мой отец, — начал он низким запинающимся голосом. — Он был, э-э, крепкий мужик. Такой же крупный, как я, особенно в последние годы. Он всегда отличался, э-э, здоровым аппетитом.

— Он ведь был англичанин, да? — уточнил Кертис.

Уорчестер кивнул.

— Он воевал при Дюнкерке. После войны женился на девушке из нашей женской вспомогательной службы и вместе с ней уехал в Америку. «Невеста военного времени», вот как он себя называл. Когда он говорил так, мать краснела, и отец смеялся. Да, мой старик умел посмеяться. Хохотал так, что стены тряслись. Он все делал с размахом. Ел так ел, пил так пил. И с женщинами тоже. У него был десяток любовниц. Мать, похоже, не возражала, хотя она предпочла бы, чтобы он был хотя бы чуточку более осмотрительным. Он был настоящий горлопан, мой отец.

Последовала секундная пауза.

— Он умер, когда мне было двенадцать. Похороны были… в общем, отец бы переплевался. Не будь он мертв, ни за что бы не стал на таких присутствовать. Все было так мрачно, так благочестиво — и ужасно тихо. Я все ждал, что отец сядет в гробу и отмочит какую-нибудь шутку. Все плакали и перешептывались, но никто не смеялся, и не было ни еды, ни выпивки. Каждая секунда тянулась словно вечность.

— Понимаю, — сказал Кертис.

— Знаешь, в своем завещании я написал об этом и отложил некоторую сумму, причем внушительную, могу добавить. Так что когда я умру, «Козырные тузы» распахнут двери перед моими друзьями и родственниками, столы будут ломиться от еды и питья, пока не кончатся деньги, и, может быть, люди будут смеяться. Может быть. Я не знаю, какого мнения придерживался в этом отношении Плакальщик, но из всех известных мне людей он смеялся даже громче, чем мой отец.

Метрдотель улыбнулся.

— Помнится, как-то раз он своим хохотом разбил нам хрусталя на несколько тысяч долларов.

— И ничуть не смутился. А смеялся он, между прочим, над шуткой Тахиона. Добрый доктор, разумеется, посчитал себя виноватым и так расстроился, что почти три месяца и носу к нам не показывал. — Хирам похлопал Кертиса по плечу. — Нет. Я не верю, что Плакальщик хотел бы, чтобы мы отменили вечеринку. Будем продолжать. Решено.

— А его ледяная скульптура?

— Мы ее обязательно выставим. Не будем притворяться, будто Плакальщик никогда не существовал. Скульптура будет напоминать нам о том… о том, что одного из нас сегодня нет с нами. — Где-то далеко внизу сигналил автомобильный гудок. Погиб человек, туз, один из горстки счастливчиков, а город продолжал жить в обычном ритме, и, как всегда, кто-то куда-то опаздывал. Хирам поежился. — Давай займемся делами.