Василий Головачёв - Русская фантастика 2014

В зале между тем всё было готово для подключения. Собственно, мелкие светочи проходили инициацию беспрерывно. По узким конвейерам ехали цилиндры с прозрачными стенками и чёрным дном толщиной в три пальца. Одни операторы наливали в светочи мутноватую жидкость, другие вкладывали книги, завинчивали крышки, активировали пульты и, сверяясь с данными, вводили код. После чего щёлкали рычажком на крышке, и книга в светоче занималась бледным зеленоватым пламенем. Не горела — скорее светилась.

Светочи могли работать от нескольких часов до нескольких дней — это зависело от количества баллов, которыми оценивалась книга. Но отчего именно одни ценились больше других, никто наверняка не знал. Версии выдвигались самые разные, некоторые очень убедительные… однако рано или поздно все они опровергались на практике.

Или же в системе оценивания существовала ошибка. Или пандоты нарочно сбивали людей с толку.

Так или иначе, а светочи-буктарейки стали основным источником энергии в городах: достаточно было подсоединить их к нужному устройству — да хоть к движку.

— Вы по-прежнему верите, будто пандоты таким образом изучают нашу культуру? Будто, пока книга горит, они способны её читать? — Старик презрительно хмыкнул. — Кажется, даже те, кто исповедует культ Пандота-Страстотерпца, в этом уже сомневаются! Задумайтесь, почему крабауки, атакуя, не взорвали ни одну атомную электростанцию? Почему так вовремя явились сюда пандоты — и это при том, что по крайней мере десятки тысяч лет ни один инопланетный вид до Земли не добирался. Косачёв мне тут говорил о выживании человечества, но речь давно уже идёт о другом. Выжить — мало. До начала двадцать первого века мы как социальный вид стремительно эволюционировали. После войны наше развитие пошло совсем в другом направлении. И, в общем-то, плевать, какие именно мотивы руководят пришельцами: желание сделать нас зависимыми, вызвать деградацию, провести некий эксперимент… — так или иначе, нам это идёт во вред. Даже если закрыть на всё это глаза, подумайте вот о чём: сейчас мы издаём очень мало книг, новых почти никто не пишет, старых — почти никто не читает. Рано или поздно запасы исчерпаются — и что тогда?

— Что вы предлагаете? — сухо спросил Тоболин. — Только быстро, нам пора запускаться, а то вон… — Он кивнул на толпу вордолаков.

— Для начала — проверить наших высоких друзей на вшивость. — Мирон Венедиктович развернул газеты и протянул министру древний том. — Замените Евангелие, и посмотрим, обнаружат ли они подделку.

— А если в их понимании она равноценна оригиналу? — вмешался Косачёв.

— Тем лучше. Стало быть, за пару-тройку лет даже я один смогу обеспечить страну энергией на годы вперёд.

— Иван Игнатьевич, а ведь в этом что-то есть!

— Нет! — отрезал Тоболин. С удивлением взглянул на собственный мизинец, который вдруг задёргался сильнее обычного. — Нет. Никакой самодеятельности.

Он обернулся к отдельному столу, вокруг которого собрались сразу несколько экспертов. Рядом стояли монахи и охранники, и те, и другие — с «осами» в руках.

Министр нажал на кнопку громкой связи:

— Начинайте!

Один из монахов аккуратно вынул из кожаной сумки свёрток, развернул его — и все увидели точь-в-точь такую же книгу, какая была у старого учителя. Операторы в голубой униформе и белых перчатках пододвинули светоч увеличенных размеров; на дне плескалась жидкость. Книгу опустили туда, сверху приладили крышку и запустили процесс активации.

Аыч подошёл к двери из пультовой и замер — смотрел, затаив дыхание, пальцем растерянно поддел съехавшие очки.

И вот монах с бледным лицом передвинул рычажок. Несколько секунд ничего не происходило, только Тоболин громко дышал, сам этого, похоже, не замечая. Потом зеленоватое пламя вспыхнуло — разом, мощно, как будто книга была пропитана бензином.

— Ну всё, — выдохнул министр. Наклонился к пульту связи: — Грузите на вертолёт и отправляйте в Новгород, нынешний светоч у них вот-вот накроется. А вы двое, — повернулся он к Косачёву и Мирону Венедиктовичу, — давайте-ка за мной.

Он на ходу двумя пальцами ухватил и вытащил пузырёк с таблетками, стряхнул одну на ладонь, проглотил. И дальше шёл, не оглядываясь, не отвечая на вопросы и реплики подчинённых.

Когда шагали по коридору, старый учитель вдруг откашлялся и сдавленно произнёс:

— Пожалуй, я должен извиниться.

Выглядел Мирон Венедиктович так, будто только что у него выбили почву из-под ног и после этого он должен был упасть, да вот — вопреки собственным ожиданиям — не упал.

Тоболин искоса глянул на него, но шага не замедлил.

— Мне следовало догадаться раньше, конечно, — сказал старый учитель. — Ещё когда меня попросили сделать копию… ту, первую…

— Вам следует гордиться, — хрипло бросил Тоболин. — Никто до последнего момента не был уверен, что это сработает.

— И давно вы начали готовиться?

— Ещё даже до Содружества. Вы умный человек, Мирон Венедиктович, — но вы не один такой. Разумеется, мы понимали, чем грозит человечеству то, что предложили наши высокие друзья. И подозревали, что отказываться слишком опасно… да и бессмысленно. А то, что случилось сегодня, — добавил он, — далеко не первый шаг, как вы понимаете. Даже не сотый.

— Ты знал, Борис?

Косачёв вспомнил о транспарантах над толпой — грамотно, заранее написанных транспарантах.

Посмотрел на Тоболина.

— Видимо, — произнёс, взвешивая каждое слово, — я знал лишь о том, что мне следовало знать — верно, Иван Игнатьевич? Одного не пойму: зачем было доводить в зале до смертоубийства? Чтобы те, кто сидит в Юле, поверили? Думаете, митингующих им недостаточно?

Министр нахмурился:

— Мы сливали вордолакам информацию, но не подкупали их. История в зале — чистейшей воды самодеятельность, мой человек, к сожалению, был о ней не в курсе. Вордолаки слишком непредсказуемы, чтобы сотрудничать с ними напрямую.

Он распахнул дверь в свой кабинет:

— Прошу. Здесь нам никто не помешает и, — Тоболин со значением поднял глаза к потолку, — никто нас не услышит. Поговорить нам есть о чём — и существуют темы, которые я предпочитаю обсуждать в очень узком кругу…

— Ничего денёк, а? — спросил Бурундук. Зевнул, хрустнул челюстью. Махнул рукой: — Проходи, Глебыч, проходи, что ты…

Косачёв шагнул под рамку — и прошёл, и рамка не запищала.

— Лица на тебе нет, — сказал Бурундук. — Опять нога?

— Да разнылась что-то, на погоду, наверное… — Он повернулся, чтобы попрощаться, и тут трость ушла в сторону, чёртово колено прострелило болью — и, чтобы не грохнуться, пришлось ухватиться за стол.