Владимир Колотенко - Прикованные к тени
- Хотите анекдот?
Все смеялись, и было видно, что генералы нами довольны. На следующий день мы не поехали в институт.
- Возможно, это случайность, - сказал Жора, когда мы пили кофе, - что этот коротышка выздоровел благодаря нашему препарату. Но, возможно, и нет. Как думаешь?
Я сказал, что у профессионалов случайности очень редки.
- Ты прав. Просто не могу представить, что при приеме внутрь наш порошок прошел желудочно-кишечный барьер, не потеряв свою активность.
Мы не спорили, делились впечатлениями, но факт выздоровления генерала-ракетчика оставался фактом, от которого нельзя было отмахнуться. Мы, правда, молчали о том, что наш генерал взял на себя смелость предложить Золотайкину препарат, не прошедший клинических испытаний. Но факт был, что называется, налицо и мы перестали об этом думать. Итак, генерал-ракетчик Золотайкин был в наших руках.
- Его ракеты нам ещё понадобятся, - сказал Жора.
Так и случилось. Много позже, когда мы выбивали у бильдербергеров деньги на финансирование наших проектов, этот коротышка нам здорово помог своими ракетами.
- Чем помог? - спрашивает Лена.
- Ракетами! Чем же еще?! Когда нам надо было побряцать оружием устрашения перед мордами этих всемирных правителей.
В случае неудачи с порошками мы могли бы жестоко поплатиться. Но случилась удача. Никто из нас, правда, до конца в это не верил. Это не укладывалось в голове, не объяснялось никакими теоретическими выкладками. Вот если бы препарат попал в кровь и нашел в организме свои клетки-мишени... Но мы не сделали еще такую лекарственную форму, которую можно было бы вводить внутривенно, у нас просто не дошли до этого руки. Зато в нас поверил генерал. Мы понимали, что радоваться этому нельзя, тем не менее радовались, что получили возможность продолжить эксперименты и, даст Бог, довести все-таки свое дело до ума. Вскоре Семен Степанович, наш генерал, сделался завсегдатаем нашей лаборатории. Видно, военные дела его интересовали меньше, чем спасение жизней высокопоставленных чинов. Ради этого мы, между прочим, и образовали этот научно-военный альянс.
Семен Степанович не был навязчив: придя к нам, забивался в уголок и сидел тихо, как мышь, не обращая внимания на нас, занятых работой. И мы, казалось, привыкли к его повадкам, но я всегда кожей спины чувствовал его взгляд, его присутствие. Жора тоже бывал не в себе. Он, правда, и виду не подавал, что его волнует присутствие генерала, но я-то видел, что у него не все клеилось. Когда эксперимент заканчивался - что чаще всего случалось за полночь, - мы пили кофе, болтая о всякой всячине. При этом генерал шутил, изображая этакого безобидного простачка, и по-прежнему не объяснял своего интереса к нашей научной кухне. Затем тоном, не терпящим возражений, просил у Жоры очередную порцию нашего порошка - будь то композиция для лечения простатита или холецистита, или полового бессилия. Мы ехали на его черной «Волге» по ночной Москве, при этом он, сидя на переднем сидении, напевал, а мы с Жорой слушали. Зачем он проводил у нас в темном углу долгие вечера, мы так никогда и не узнали. Собирал на нас компромат? Вряд ли. Он мог уничтожить нас одним телефонным звонком, прорычав нужным людям короткое слово: «Фас!». Ни одна живая душа не узнала бы, куда мы подевались. Жора не мог ни в чем ему отказать, но всегда предупреждал:
- Это сырая композиция. Она требует испытания...
- Вот я и испытаю, - шутил генерал.
Мы понимали, что ходим по лезвию бритвы: мало ли как подействует наш препарат. Пока он действовал безотказно. Генерал шутил, что мы создали панацею от всех болезней, так как он испытывал его при самых разных заболеваниях и почти всегда помогало. С нашими порошками он чувствовал себя увереннее и сильнее, о чем сам как-то признался. Роль целителя и шамана ему нравилась, и он хорошо ее исполнял. И мы тоже поверили в себя. Очевидного успеха не было, но мы чувствовали прогресс и не жалели себя. Мы даже стали подумывать о создании эликсира молодости, о котором всегда мечтало человечество и особенно старики, облаченные властью. Не все было гладко, случались промахи и даже курьезы. А у одного отчаянного старика даже начали резаться молочные зубы. Мечтой было полное клиническое испытание, которое могло бы подтвердить наши результаты, удовлетворить наше научное любопытство и расставить все точки над «i». Для этого требовался испытательный полигон - клиники нашей необъятной Родины - и проведение испытаний по всей научной программе. Нам были предоставлены все возможности - выбирай! Но работа с больными, разработка схем приема, изучение клинических проявлений, анализ, статистика, выбор условий применения препарата и ряд других медицинских подробностей - все это жутко неинтересно, трудоемко и утомительно. Обычная рутина. Все это требует выдержки и холодного расчета, но таков путь ученого. Это придает уверенности в своих действиях, гарантирует успех и, в конце концов, оправдывает усилия. Наука есть наука. Семену Степановичу этот путь не нравился, не подходил. Жора был в бешенстве.
- Этот говнюк, - излил как-то он мне душу, - должен мне уже тысяч семь.
- Рублей?
- И не думает отдавать.
Его возмущала жадность генерала. Всякая жадность. Мы работали на совесть, и, казалось, вполне были довольны собой. И все же...
А как мне недоставало моих ребят! Я грустил по Анечке. А Ирину, Жорину жену, то и дело называл Натальей. Я тосковал по подвалу бани, где нам было хорошо и не было никаких генералов, никого не надо было лечить от заболеваний простаты или геморроя, где все жили единой семьей, одним духом, были светлы и счастливы.
Я грустил даже по Азе и нашему Гуинплену.
Но еще хуже были ночные кошмары, которые приходили в мой сон, когда я рисовал свое будущее. Стареющие генералы или члены Политбюро, их жены, любовницы, родственники... Они толпились в моих снах, роились тучами, висли на плечах, лезли пальцами в рот, чтобы вырвать из меня слова утешения, хоть какой-то надежды, которую я не мог им дать.
Особенно было тошно, когда я оставался один и не знал, куда себя деть. У меня не было ни друзей, ни врагов. Самым близким человеком оставался Жора, который по горло был занят генеральскими делами и всегда считал уныние одним из самых серьезных грехов. Я и не лез к нему со своими думами.
Накануне какого-то всеобщего праздника Жору пригласили на мальчишник, он потащил с собой и меня.
- Идем, тебе будет интересно.
Но я откровенно скучал, мне это было неинтересно, меня снова и снова преследовала мысль, что я зря теряю время, лучшие годы, занимаясь Жориными генералами.
Глава 17
Этот безмолвный торжественно-праздничный рассвет с высоким небом и далекой белесой дымкой над гладью воды принадлежит только нам. Когда-то эта тропинка была усыпана мелкими камешками, на которых легко можно было поскользнуться. Теперь ее упаковали в бетон, а в самом низу, где откос очень крут, сделали ступеньки с перилами из обычной трубы. Я знаю, где свернуть, где переодеться, где укрыться от отдыхающих, которые еще не рассыпаны, как пшено, по побережью. Кто-то, конечно, уже в воде.
Штиль...
В правой руке у меня пакет с полотенцами, фруктами и печеньем, в левой - ее рука. Надувной матрац, как обычно, на шее. Нам повезло: дожди ушли три дня назад, штормило, говорят, даже видели над морем смерчи, которые, правда, никому не причинили вреда. И в этом нам повезло. Но с горечью приходится констатировать, что с каждым годом количество человеческих тел на квадратный метр побережья становится все больше и больше. Все меньше безлюдных и нетронутых мест. Люди размножаются как мухи...
Глядя на нас со стороны, невозможно установить, кто мы - отец с дочерью или пара? Но я-то знаю, что мой сын почти ее ровесник. Когда-то могучая рука бушующей природы бросила в воду горсть огромных каменных глыб, которые уже давно остыли и успели обрасти водорослями. Я знаю среди них одно уютное место и тяну ее туда. С камня на камень, рука в руке, здесь не нужна спешка, требуется только моя крепкая ладонь, которой Юля вполне доверяет.
Места на камне не то что на двоих - на пятерых хватит, но если двое его заняли, никто уже не смеет им мешать. Я надуваю для нее матрац, а сам усаживаюсь на голый прохладный камень.
Штиль...
Но поверхность моря едва заметно волнуется, слышится слабый плеск и крики чаек. Больше ничего никаких звуков.
Я тоже за то, чтобы ничем не нарушать тишину. Еще успеется дорассказать свою историю.
Юля лежит на спине, глаза спрятаны под темными стеклами очков, но купальник не в состоянии скрыть от моего взгляда белый глянец ее кожи... Ребрышки на вдохе, ниточка пульса на шее...
Чувствует ли она этот взгляд?
Глава 18
Мы моделировали самые распространенные болезни пожилого возраста: стенокардию, инфаркты, инсульты, рак... И всякие там склерозы, простатиты, геморрои, даже тугоухость и подслеповатость.
