Примо Леви - В дар от фирмы

- Да, но я ничего не понимаю в футболе. Я не только сам не играл, но и не видел ни одного матча, даже по телевизору.

- Это не имеет значения, - Симпсон решительно отмел мои робкие возражения и включил контакт.

Солнце изрядно припекало, в воздухе носились мириады пылинок, я совершенно явственно ощущал запах сухой земли. Майка прилипла к потному телу, правое колено немного побаливало. Я рывком догнал мяч и, заметив, что левый край открылся, дал ему точный пас. Мой партнер хитроумным финтом обвел защитника, и мы оба устремились к воротам. Вратарь бросился навстречу левому крайнему, тот передал мяч мне, и я с ходу сильно пробил в верхний угол. Зрители вскочили с мест и дико заревели "го-ол!", я почувствовал, как кровь прилила к лицу и радостно заколотилось сердце. На этом все кончилось, и я снова очутился в кресле.

- Ну как? Пленка короткая, но зато какие ощущения! Разве вы почувствовали, что это запись? Когда прорываешься на вратарскую площадку, тут уж не до раздумий.

- В самом деле, это было весьма любопытно. Так необычно и радостно чувствовать, что твое тело вдруг стало молодым, ловким, сильным! Да и забивать гол очень приятно. В этот момент думаешь только о том, как бы поточнее пробить по воротам. А дикий рев болельщиков! И все-таки, когда я... то бишь Расмуссен, ждал паса, в голове вдруг мелькнула совершенно посторонняя мысль - сегодня, в 9 вечера на виа Сан Бабила меня будет ждать высокая темноволосая девушка по имени Клаудия. Ощущение было мимолетным, но очень четким. Скажите, Симпсон, когда вы слушаете пленку, вас тоже посещают посторонние мысли?

- Да, конечно. Но это только усиливает ощущение реальности происходящего. Ведь никто не может в мгновение ока стереть все предыдущие воспоминания, их нет разве что у новорожденного. Я слыхал, только по этой причине некоторые отказывались подписать соглашение с фирмой - не хотели, чтобы "Торек" записал и их тайные воспоминания. Ну как, у вас не появилось желания попробовать еще раз?

Я попросил Симпсона показать мне названия других пленок. Он согласился. Названия были весьма краткими и невыразительными.

- Лучше, если вы выберете сами. Мне эти названия ничего не говорят.

- Пожалуй, вы правы. К тому же им нельзя доверять, как, впрочем, и названиям книг и фильмов. Пока у меня не так уж много пленок. Но уже готов полный каталог, в котором систематизированы все мыслимые ощущения и переживания. Вот он.

В каталоге было около девятисот названий, систематизированных по семи различным группам, согласно новейшей тематической классификации Деви. В первую группу входили пленки на тему "Искусство и природа". Я запомнил названия некоторых из них: "Закат в Венеции", "Средиземноморье в стихах Квазимодо", "Циклон Магдалена", "День среди рыбаков", "Курс на Северный полюс", "Чикаго, каким его видит Ален Гинсберг", "Мы, аквалангисты".

Симпсон заметил, что, скажем, "Закат в Венеции" описан не каким-нибудь невежественным туристом, а известным поэтом, человеком высокой культуры и острого ума. У всех пленок этой группы была белая этикетка.

Вторая тематическая группа пленок с розовой этикеткой имела общее название "Власть". Они были рассортированы по целому ряду подгрупп: "Насилие", "Война", "Спорт", "Богатство".

- Разумеется, такое деление весьма условно, - пояснил Симпсон. - Я, к примеру, на пленку "Гол Расмуссена", которую вы только что прослушали, наклеил бы белую, а не розовую этикетку. И вообще пленки с розовой этикеткой меня мало интересуют. Но говорят, в Америке существует черный рынок, и там исключительным спросом, особенно среди молодежи, пользуются именно плеяки с розовой этикеткой. Недобросовестные механики из украденных частей собирают "Торек" и затем тайно продают его на рынке. Разумеется, они негодяи, но, пожалуй, многим юнцам полезно прослушать пленку с записью, скажем, дикой драки в кафе. Это навсегда отобьет у них охоту к такого рода развлечениям.

- А не произойдет ли обратного? - возразил я. - Не случится ли с ними того же, что и с леопардами, которые, однажды вкусив человеческой крови, уже не могут без нее обойтись?

Симпсон внимательно посмотрел на меня.

- Э, вы типичный итальянский интеллигент. Я вас изучил за много лет - добропорядочная буржуазная семья, денег в достатке, любящая, но властолюбивая мамочка, религиозное воспитание, никакой военной службы, никаких спортивных увлечений, разве что теннис. Долгое и нудное ухаживание за несколькими женщинами, женитьба, спокойное местечко - и так всю жизнь. Не правда ли?

- Гм, что касается меня, не совсем...

- Разумеется, я могу ошибиться в частностях, но суть именно такова, не отпирайтесь. Вы избегаете борьбы, особенно кулачной драки, а желания доказать свое превосходство у вас хоть отбавляй. В сущности, именно поэтому вы признали Муссолини своим главой. Вам нужен был сильный человек, борец, и Муссолини, пока мог, разыгрывал из себя храбреца и непреклонного Повелителя. Но мы уклонились в сторону. Хотите сами испытать, что это значит - кулачный бой? Тогда надевайте шлем, а потом поделитесь своими впечатлениями.

Я сидел, а они, окружив меня кольцом, ехидно ухмылялись. Все трое были в полосатых свитерах. Один из них (его звали Берни) злобно ругал меня на жаргоне, и я, как ни странно, отлично его понимал. Он называл меня "недоумком", "подвальной крысой" и методично, с изощренным садизмом всячески оскорблял мое самолюбие. Он ненавидел меня, потому что я был "даго". Я не отвечал на его насмешки и с деланным равнодушием попивал вино. В глубине души я испытывал ярость и страх, хотя понимал, что это всего лишь сценический трюк. Но оскорбления были неподдельными, и они больно ранили меня. К тому же сама ситуация была не новой, хотя ранее мне никогда не приходилось попадать в такую переделку. Сын итальянских эмигрантов, мускулистый и крепкий девятнадцатилетний парень, я был настоящий даго. Я глубоко этого стыдился и одновременно был этим бесконечно горд. Мои преследователи были моими давними врагами и соседями по дому. Белокурые англосаксы, они скрытно ненавидели меня, но долго не решались сказать об этом прямо. Контракт с фирмой "НАТКА" позволил им наконец безнаказанно и нагло оскорблять меня. Я знал, что и они и я подписали контракт, но это ничуть не ослабляло нашей взаимной ненависти. Больше того, само сознание, что я согласился за деньги драться с ними, лишь усиливало мою злобу и ярость. Когда Берни, передразнивая мой неаполитанский диалект, промяукал: "Маммина миа! Мадоннина санта!" и послал мне шутливый поцелуй, коснувшись губ кончиками пальцев, я схватил стакан с вином и швырнул его в лицо обидчику. Я увидел, что его гадкая рожа залилась кровью, и это доставило мне жестокую радость. В тот же миг я опрокинул стол и, прикрываясь им как щитом, попытался пробиться к выходу. Но тут Эндрюс ударил меня сбоку, под ребро, я уронил стол и бросился на Эндрюса. Мой удар пришелся точно в челюсть. Но пока я расправлялся со вторым врагом, Берни пришел в себя. Он и Том загнали меня в угол и принялись награждать ударами в живот и грудь. Я задыхался, перед глазами плыли черные круги. И все же, когда Берни прохрипел: "Проси пощады, ублюдок", - я шагнул вперед, притворился, будто падаю, а сам, наклонив голову, словно бык, ринулся на Тома. Я сбил его на землю, споткнулся о распростертое тело и свалился на него. Я попытался вскочить, но в тот же миг меня настиг апперкот в подбородок, который буквально поднял меня в воздух. Я потерял сознание и пришел в себя, лишь когда кто-то вылил мне на голову холодной воды. Затем все исчезло.