Роджер Желязны - Кольцо царя Соломона

— И он, конечно же, купился на это, — закончил я, отхлебнув кофе. — При желании она сумела бы продать иглу[2] на Меркурии.

День выдался ярким, желтело небо, и Скарл опустил на землю свой моделятор.

— В чем дело? — спросил я.

— Они сегодня молчат, — ответил он. — Они хотят только понаблюдать за нами. Они вернутся примерно через сорок часов. Сейчас они уходят.

— Где они?

— За теми кустами. — Он махнул рукой по направлению к зарослям красноватого и колючего на вид кустарника. — Они пойдут спрашивать позволения на разговор с нами.

— У кого?

— Не знаю.

— А откуда же ты тогда знаешь обо всем, что говорил мне? Аппаратура ведь не работает.

— Минуту назад во мне возникло частичное ощущение. Они сами телепаты, и они разговаривали.

— Какие они на вид?

— Не знаю. Думаю, вроде крупных насекомых. Хотя после отчетов с Х-1 и Х-2 мое мнение может быть предвзятым. У меня такое чувство, что они относятся к категории рабов.

— Что делать, если они будут раздумывать целую неделю? — спросил я.

Он пожал плечами.

Итак, мы спустились к реке и пошли купаться, так как нам это было запрещено, а капитан не имел права отдавать подобные приказы сотрудникам Круга. Сланцеватая почва казалась вся пронизанной крошечными порами, вода была теплой, и нас овевал слабый ветерок, приближая наши условия к почти комфортным. Плавать в водах Мак-Ножа, как мы прозвали Мясник, было легко. В воде под нами нас не подстерегала никакая опасность (да и вообще ничто не подстерегало — ни опасное, ни неопасное, потому что на Маке почти не было подводной жизни).

— Ты боишься? — спросил я.

— Нет, — ответил он,

— Почему?

Он промолчал.

— Ты так уверен в себе?

— Конечно. — Он зевнул. — Паралинги немного наделены даром предвидения, когда дело касается органических проявлений. Если бы, например, тот слепень, который собирается приземлиться на твой нос, захотел бы укусить мой, я бы узнал об этом заранее.

Мне послышалось жужжание.

Я шлепнул ладонью по носу, но никакого слепня на носу не оказалось. Зато над ухом раздался гомерический хохот.

— Тебя подвел рефлекс, — сказал он, — на Мяснике мухи не водятся.

Я проворно перевернулся, чтобы наподдать ему как следует, окунув его с головой, но его уже там не было. Его смех донесся с берега, примерно в сорока футах от меня. Он сидел там и спокойно курил.

— Конечно, — повторил он.

Я потер нос:

— Очень смешно. Когда сегодня ночью ты найдешь в своей постели тарантула, то узнаешь, кто…

— Брось, — отозвался он. — Я задумал доказать. Ты расслабился… уши на уровне воды… где-то раздаются всплески… я не произносил ни слова. Допустим, ты думал, что я рядом. Что я — мошенник, хитрый и отвратительный тип.

— Ты знаешь, что меня заботит.

— Да, — сказал он, — ты беспокоишься, что произойдет то же, что и раньше.

— Дважды, — добавил я. — Какого дьявола эти бюрократы не могут послать не одного паралинга, а побольше…

— Одного всегда хватало. Так было везде. И то же самое будет на этот раз.

— А ведь для тебя это настоящий вызов, не так ли? — огрызнулся я. — Кто бы там ни беседовал с тобой, должно быть, бросил его тебе очень уж по-миссионерски.

— И что? Х есть X. Я справлюсь.

— Ты представляешь для меня всего лишь кадровый вопрос, — заметил я. — Но два последних паралинга, посланных сюда на X, до сих пор находятся в психушке, а линии их электроэнцефалограмм почти такие же ровные, как горизонт.

— Я знаю одну старую ортопритчу, — сказал он мне, — о парне, который спросил у компьютера, когда он умрет.

Я ждал.

— Ну, и что потом?

— Ничего, — ответил Скарл. — Конец притчи. Компьютер не знал ответа.

— Но скрытый смысл заключался…

— Шансы на мое возвращение просчитаны достаточно хорошо. Неожиданностей на этот раз будет гораздо меньше, так как у нас имеются отчеты первых двух экспедиций. Эту задачу можно было бы запрограммировать, а тогда кто ты такой, чтобы судить вот так, с наскока?

Я ничего не ответил. Я только упорно соображал.

Но он снова засмеялся, потому что родился на Фенстере и знал весь словарь по галактическому сквернословию вдоль и поперек, так что ему не приходилось заглядывать в него в поисках нужного слова.

Когда позже мы посылали на корабль свой отчет, я чувствовал, что он знал и то, что никаких тарантулов у меня нет в помине.

Это было за два дня до того, как вернулись те существа. День выдался серым и дождливым, когда они появились на поляне. Быстро поставив открытую полевую палатку, мы накинули на себя дождевики и потащились по грязи.

Скарл досуха вытер полотенцем стол и водрузил на него моделятор, а я принялся изучать нашу долгожданную миссию…

Их было трое… Похожие на муравьев, с твердой, как сталь, кожей зеленоватого оттенка старой от времени бронзы, они были величиной с Немецкого Пастуха — разве что, по-моему, во много раз сильнее. Их пустые глаза напомнили мне розовые луны Дорна — по виду незрячие, но приводящие в замешательство пристальностью взгляда и, вполне возможно, всевидящие. Ты помнишь, Дорн?

Скарл произнес несколько слов, включив запись, и ответ пришел в виде серии звуков «клок-клик, т-т-т, битл-битл-битл». Он нажал на кнопку «анализ» и достал из кармана черную коробочку на защелке. Едва он закончил приготовления к подкожной инъекции, как на приборе вспыхнул красный огонек, свидетельствующий о недостатке данных. Он повернулся к существам и продекламировал сонет Шелли. В такой день, как этот, сонет был как-то не к месту, но существа отреагировали на него оживленнее, и Скарл нажал на «запись». Он набрал в шприц из ампулы успокоительное мягкого действия и, пока те стрекотали, сделал себе укол.

Кажется, они поняли, чего он хотел, так как на этот раз говорили целых четыре минуты. Он снова вдавил кнопку «анализ», а я выглянул наружу из-под колыхавшейся парусины палатки и всмотрелся сквозь струи дождя.

Мясник вполне мог оказаться драгоценной находкой. Предварительные геосводки указали на нетронутые ресурсы минералов и возможную пригодность климата для выращивания основных продуктовых растений, площади под которыми, теснимые городами слишком маленькой Матери-Земли, сокращались. А конгломераты загаженных городов на бескрайних равнинах из стали и бетона выделялись скорее как гнойные прыщи, нежели как красивые достопримечательности. Но среди стальных пор Земли пшеница, посягающая на ее территорию, все еще означала хлеб. Мясник мог стать Пекарем.

Вспыхнул зеленый огонек «предварительное моделирование флексий[3] установлено». Модели, но не значения. Нет такого прибора, который с одного конца принял бы сухие «клик-клик, т-т, битл-битл», а с другого выдал бы вам «Доброе утро, дождь шпарит как из ведра, не правда ли?» Для несведущего, будь то человек или машина, совершенно незнакомый набор смысловых звуков ровно ничего не означает, пока к одному-двум звукам не подберется соответствие. Порой для освоения грамматики и словарного запаса просто нет времени — вот как сейчас, а достаточно хороших телепатов для полного Х-ирования не было. Но все языки имеют свои флективные модели. Моделятор тем и занимался, что отделял и определял эти модели. Прибор не имел понятия, являлись ли они вопросительными, дискуссионными, повторяющимися или какие там у вас есть, но скрупулезно просеивал их.