Люциус Шепард - Голос ветра в Мадакете

- Чертов ветер продирает до костей, как наждак, - произнес он вместо приветствия и заказал виски. Этот крупный краснолицый старик по своему обычаю был одет в комбинезон и куртку "ливайс", из-под фуражки у него выбивались седые кудряшки, а сетка лопнувших сосудов на щеках бросалась в глаза сильнее обычного, потому что Миллз уже успел порядком загрузиться.

- Что вы тут делаете? - Питер удивился, что Миллз заявился в кафе, хотя считал туризм смертельной заразой, а кафе - ее рассадником.

- Выводил сегодня баркас. Впервые за два месяца. - Миллз одним духом влил в себя полпорции виски. - Думал, что смогу забросить пару-тройку удочек, но потом напоролся на эту штуковину с мыса Смита. И рыбачить как-то расхотелось. - Он опорожнил стакан и дал знак бармену наполнить его. - Карл Китинг уже давненько говорил мне, что она формируется, но оно как-то вылетело у меня из головы.

- Что за штуковину? - не понял Питер.

Миллз отхлебнул виски и мрачно пояснил:

- Свободно плавающий грязевой агрегат. Название диковинное, но вообще-то плавучая помойка. Чуть не квадратный километр воды покрыт мусором. Мазут, пластиковые бутылки, плавник. Собирается в более или менее стоячей воде во время прилива, но обычно не так близко от земли. А эта в каких-нибудь пятнадцати милях от мыса.

Услышанное заинтересовало Питера.

- Вы говорите о чем-то вроде Саргассова моря, а?

- Оно, наверно. Только вот оно не такое большое, да и водорослей нет.

- А они устойчивы?

- Эта-то новенькая, которая у Смитова мыса. А вот в милях в тридцати от Виноградника держится уже лет несколько. Крепкие шторма ее раскидывают, но она завсегда возвращается. - Миллз принялся хлопать себя по карманам, безуспешно разыскивая трубку. - Океан превращается в застойное болото. Дошло до того, что закинешь удочку, а вытащишь драный башмак заместо рыбы. Помнится, лет двадцать тому, когда макрель шла косяком, так от рыбы вода казалась черной на цельные мили. А теперь как углядишь темное пятно, так можешь быть уверен, что какой-то чертов танкер опять напустил дерьма!

Сара, беседовавшая с подругой, обняла Питера за плечи и поинтересовалась, в чем дело. Выслушав объяснения Питера, она театрально содрогнулась.

- Какая жуть! - и перешла на замогильный тон. - Странные магнетические зоны, завлекающие моряков навстречу погибели.

- Жуть! - усмехнулся Миллз. - Уж тебе-то след быть умнее, Сара. Скажешь тоже, жуть! - Чем дольше он раздумывал над репликой, тем больше возрастало его негодование. Встав, он широким жестом обвел кафе, попутно оросив алкоголем загорелого юношу; пропустив возмущенную реплику юнца мимо ушей, Миллз гневно воззрился на Сару. - Может, ты и это заведение считаешь жутким?! Что тут, что там - та же чертовщина! Помойка! Вот только этот мусор расхаживает да мелет языком, - он обратил взор на юнца, - и считает, что все на свете принадлежит ему, дьявол ему в печенку!

- Черт, - буркнул Питер, провожая взглядом Миллза, рассекающего толпу, будто портовый буксир. - Я как раз собирался попросить его отвезти меня поглядеть на нее.

- Завтра попросишь, хоть мне и непонятно, чего на нее смотреть. - Сара ухмыльнулась и выставила перед собой ладони, словно загораживаясь от объяснений. - Извини. Мне следовало сообразить, что человек, целыми днями глазеющий на чаек, должен счесть помойку в квадратный километр прямо-таки эротическим зрелищем.

Питер сделал выпад, пытаясь ухватить ее за грудь:

- Ну, сейчас я тебе покажу эротику!

Сара со смехом поймала его руку и - настроение ее вдруг разительно переменилось - прижала костяшки пальцев Питера к губам.

- После покажешь.

Они выпили еще по паре бокалов, поговорили о работе Питера, о работе Сары и обсудили идею совместно провести выходные в Нью-Йорке. Питер помаленьку распалялся. Отчасти виной тому был алкоголь, но и Сара тоже сыграла какую-то роль. Хотя у него и были другие женщины после развода, Питер почти не обращал на них внимания; он пытался проявлять честность по отношению к ним и растолковывал, что любит другую, но скоро понял, что это лишь ловкий способ слукавить, ведь как бы откровенно ты ни выкладывал свои чувства, укладываясь с женщиной в постель, она просто откажется верить, что существуют преграды, одолеть которые ее любви не по силам; так что, получается, он просто-напросто провел этих женщин. Но Сару он заметил, оценил по достоинству и не стал говорить ей о женщине, оставшейся в Лос-Анджелесе; поначалу Питер думал, что обманывает ее, но теперь начал подозревать, что это первый признак угасания страсти. Он так долго любил женщину издали, что даже поверил, будто разлука - непременное условие силы чувств, и потому, наверное, проглядел зарождение вблизи куда более реальной, но не менее пылкой страсти. Вполуха слушая болтовню Сары о Нью-Йорке, Питер изучал ее лицо. Она красива - но не яркой, броской красотой; такая красота открывается исподволь, обнаруживаясь в том, что ты считал заурядной миловидностью. Но затем, заметив, что ее губы чуточку полноваты, решаешь, что она интересна; затем обращаешь внимание, какой внутренней энергией сияет ее лицо, как вспыхивают ее глаза во время разговора, как выразительны ее губы, и начинаешь черточка за черточкой постигать ее красоту. О да, Питер разглядел ее на совесть. Беда лишь в том, что за месяцы одиночества ("Месяцы?! Господи, да прошло больше года!") он отстранился от собственных эмоций, выстроил в душе целый комплекс средств наблюдения и всякий раз, когда начинал уклоняться в какую-нибудь сторону, вместо завершения действия принимался анализировать его и тем самым обрывал. Вряд ли ему теперь когда-нибудь удастся прекратить самонаблюдение хоть на время.

Сара подняла вопросительный взгляд на кого-то за спиной Питера. Это оказался шеф полиции Хью Уэлдон. Кивнув им, Хью пристроился на табурете.

- Сара, мистер Рами, хорошо, что я вас застал.

В глазах Питера Уэлдон всегда воплощал в себе архетип обитателя Новой Англии - сухопарый, обветренный и суровый. Обычно он настолько мрачен, что можно счесть, будто он подстриг свои седые волосы под машинку во исполнение какой-то епитимьи. На самом деле ему чуть за пятьдесят, но привычка втягивать щеки старит его лет на десять. Обычно Питер находил его забавным, однако на сей раз ощутил дурноту и смутное беспокойство, предвещающие приступ.

Обменявшись любезностями с Сарой, Уэлдон повернулся к Питеру:

- Вы только не подумайте чего не того, мистер Рами, но я должен спросить, где вы были в прошлый четверг часов в шесть вечера.

Ощущение окрепло, перерастая в вялую панику, затаившуюся в груди мутным комком, будто побочный эффект скверного лекарства.

- В четверг, - повторил он. - Это когда пропала дочка Борчардов.