Александр Скрягин - Те, кто не умеет считать
- А что, если нам начать передавать для них... музыку?
- Какую музыку? - тревожно вглядываясь в меня своими сочувствующими голубыми глазами, спросил пан Пепел.
- Ну, настоящую музыку... Баха, например.
- А что это даст? - осторожно, словно продвигаясь с шестом по болотной топи, сказал пан Пепел.
- С их точки зрения наша музыка будет тем же бессмысленным набором звуков, как и остальная наша информация. Белый шум, и все, - пожал плечами Мельников.
- Но все же кое-какая разница есть, - так же осторожно сказал пан Пепел. - Ведь музыка - это не рациональная система знаний о мире, построенная на какой-то исходной аксиоме, например, на той, что предметы в мире автономны друга от друга, а какое-то другое знание - интуитивное, подсознательное, чувственное, внелогическое, не связанное с какими-то исходными посылками.
- Мы и сами-то толком не знаем, какую информацию о мире несет музыка или, скажем, поэзия, а хотим, чтобы эту информацию обнаружил в них кто-то другой! - возразил Мельников.
- А может быть, как раз эта-то информация и является понятной для всех живых и чувствующих существ Вселенной? - мягко поблескивая глазами, проговорил пан Пепел. - А?
Академик Мельников посмотрел сначала на меня, потом на пана Пепела. Затем подошел к селектору и нажал клавишу.
- Начинайте передавать им Баха! - негромко сказал он. - Что передавать? Передавайте все подряд! Возьмите в фонотеке полное собрание записей и транслируйте с самого начала! Ясно? - И, повернувшись к нам, добавил: Может быть; Стае и прав. Что ж, давайте ждать. Больше нам ничего не остается.
В раскрытое окно из-за густых сиреневых кустов проникал слитный, не разделимый на отдельные звуки шум большого города. Шли мгновения жизни. Щелкали словно пролетающие сквозь регистрационное устройство элементарные частицы. Мягко и неразделимо катились, как растекающееся по столу масло. Двигались, словно сцепленные воедино, великие звуки бессмертного Баха, в которых жили лучи, бьющие в разноцветные окна торжественных готических соборов, и белые паруса уходящих в таинственную океанскую дымку каравелл, костры из книг и высокие залы библиотек, заросшие травой, спящие под горячим июльским солнцем полустанки и мартеновские огни первых пятилеток, высокое счастье любви и черное горе предательства, вера и надежда, трудные пути рождения древней и юной земной цивилизации.
Разбросанные по чудовищным холодным вселенским просторам галактики слушали Баха.
- Если вы будете заседать целыми сутками, ваши жены перестанут пускать вас домой, - неожиданно услышали мы.
На пороге кабинета стояла Геля с чайным подносом в руках. Стука в дверь мы, вероятно, просто не заметили.
Геля поставила поднос на стол и, склонившись над чашками, стала разливать чай.
- Хотя бы чаю выпейте, мужчины, - сказала она. - Да, Геннадий Иванович, сейчас из созвездия Водолея звонил Скворцов, он с вами соединиться не мог, звонил в приемную и просил срочно передать вам, что инопланетяне прекратили преобразование материи.
Видимо, на наших лицах было что-то странное, потому что Геля удивленно вздернула брови и раздельно повторила:
- Скворцов просил передать, что инопланетяне остановили свои преобразования.
Станислав Александрович, вы не забыли о своем обещании? - вдруг повернулась она в мою сторону.
И мне показалось, что она... волнуется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});