Валентина Журавлева - Розовый алмаз

Придвинув пепельницу, я сказала Флеровскому что он поступает, как настоящий писатель: прерывает рассказ на самом интересном месте.

— Нет, — покачал он головой. — Я просто волнуюсь. С момента возникновения идеи и до ее осуществления изобретение, словно эстафета, проходит через руки многих людей. И бывает так, что на каком-то этапе судьба изобретения зависит от человека недостойного… Так вот, нужно было отремонтировать автомат. Но механик Лосиков отказался спуститься в шахту: «Я не желаю рисковать головой из-за ваших сомнительных идей». Это было вечером…

Это было вечером. Шел дождь — мелкий, бесконечный, заполняющий мир сыростью. Ветер хлестал по палатке, буйно раскачивал подвешенную на проводах электрическую лампу. Тени в ее мечущемся свете то вытягивались до громадных размеров, наползая на стены палатки, то съеживались, исчезали.

Они стояли лицом к лицу — широкоплечий, массивный, спрятавший руки в карманы меховой куртки Лосиков и одетый в шахтерскую спецовку Флеровский.

— Я не желаю рисковать головой из-за ваших сомнительных идей, — быстро, словно боясь, что его остановят, твердил Лосиков. — Крепь в выработках едва держится. Пока мы будем возиться с автоматом, произойдет обвал и… Нет, вы не имеете права!

— Крепь стоит и стоит, — тихо, сдерживая себя, возразил Флеровский. — Я только из шахты.

— Ерунда! — крикнул Лосиков. — Вы ни черта не понимаете в горном деле! Вас интересует изобретение! Я знаю! Но рисковать из-за этого жизнью… Нет, увольте!

Свет метался по лицу Лосикова, полному, гладко выбритому, пахнущему крепким одеколоном. Лосиков раздраженно покосился на раскачивающуюся лампу: он не выносил никакой неустроенности, и торопливо заговорил, глотая окончания слов, захлебываясь:

— На ремонт автомата нужно не меньше трех часов. Спуститься в гезенк, в эту мышеловку, и три часа просидеть в ней… Нет, нет! Вы забыли о людях. Человек ценнее машины, — он ухватился за эту фразу. — Да, да, человек дороже любой машины! Машину можно построить заново, а…

— Как инженер, — совсем тихо сказал Флеровский, — вы не можете не понимать, товарищ Лосиков, что напряжения в потревоженных горных породах растут с каждым днем и опасность завала увеличивается. Если мы сегодня, сейчас не устраним неисправность, тем, кто придет сюда через неделю, будет еще труднее.

— Я в гезенк не по-ле-зу, — зло процедил по слогам Лосиков. — Из бригады вы тоже никого не уговорите. Титаренко месяц назад женился, он не полезет. Игнатьев недавно демобилизовался из флота; не думаю, чтобы ему надоела спокойная жизнь. А эти… Слойков и Ерофеев — мальчишки, без году неделя из ремесленного училища… Нет, товарищ Флеровский, никто ваши нелепые приказы выполнять не вздумает. Я своих людей знаю!

— Что ж, — все так же тихо сказал Флеровский. — Придется поговорить с бригадой.

Лосиков пожал плечами.

Отбросив полог палатки, Флеровский шагнул в темноту. Сразу же налетел мокрый ветер, ударил в лицо запахом сырого дерева.

Лосиков шел сзади Флеровского и громко ругал непролазную грязь. Палатки, непогода, грязь, в которой вязли сапоги, — все это было неустроенностью. Ссора тоже была неустроенностью. Лосикову не хотелось открыто ссориться с Флеровским.

Случившееся следовало бы представить в благопристойном свете, иначе — Лосиков это понимал — могли возникнуть неприятности, осложнения по службе и вообще всякая неустроенность, глубоко противная Лосикову. Громко ругая вязкую, липкую грязь, Лосиков ожидал, что Флеровский откликнется. Но тот молчал, Флеровский, пригнувшись, нырнул в просторную палатку. Там играли в домино. Костяшки со стуком выстраивались на столе, образуя ломаную линию. Яркая трехсотсвечовая лампа заставила его зажмуриться. Следом вошел Лосиков, буркнул что-то насчет лампы (еще одна неустроенность!), поднял щепочку и принялся счищать с сапог грязь.

Шахтеры перестали играть, поднялись.

— Ну, Олег Павлович, что там, в шахте? — спросил Титаренко. С крупного, в рябинках лица встревоженно глянули черные глаза.

Ерофеев, невысокий веснущатый паренек, открыл портсигар. Флеровский взял папиросу. Кто-то щелкнул зажигалкой.

— Садитесь ребята, — сказал Флеровский. — Поговорить надо.

Четыре человека смотрели на Флеровского. В какое-то мгновение он успел охватить взглядом все: и особую, семейную аккуратность в отглаженной сорочке бригадира Титаренко, и тельняшку в вырезе щеголеватой куртки Игнатьева, и нахмуренное, все в веснушках лицо Ерофеева, и совсем еще детскую, с пухлыми губами мордочку Феди Слойкова…

— Автомат стоит, — начал Флеровский. — Нужно сменить режущие зубки и пустить машину в другом направлении, обойти участок с этими адски твердыми породами.

Он замолчал. Ему показалось, что он произносил слишком обыденные, ненужные слова. Наверно, следовало сказать что-то иное, особое, значительное.

— Спуститься в гезенк? — спросил Титаренко.

Флеровский видел: громадные, с синими угольными отметинами руки бригадира машинально перебирают костяшки домино.

— Да. Но это, к сожалению, опасно. Может завалиться крепь на штреке. В гезенке высокая температура. Товарищ Лосиков в гезенк не идет и вам не советует.

— А вы? — выдохнул Федя и покраснел от смущения.

— Я-то пойду. — Флеровский усмехнулся. — Только я плохо разбираюсь в проходческом автомате. А его надо пустить без промедления. Сегодня в шахте спокойно, но земная кора потревожена взрывом. Кто знает, что будет через неделю. Если произойдет завал, нам придется много месяцев вести восстановительные работы.

— Нужно поставить дополнительную крепь на штреке и поднять автомат, — быстро сказал Лосиков. — Незачем лезть к черту в пасть. Неделей раньше, неделей позже…

Титаренко с шумом отодвинул табурет, обернулся к механику. Лосиков смотрел куда-то в сторону. Бригадир ничего не сказал.

— Что ж, можно и не спускаться в гезенк, —

Задумчиво проговорил Флеровский. — Мы рассчитывали, что автомат сам пройдет до пласта. Авария совершенно непредвиденная. Будем искать другие пути. Может быть, бурение…

— Товарищ Флеровский — изобретатель, — поспешно сказал Лосиков. — Конечно, ему хочется, чтобы все было быстро…

Сдерживая себя, Флеровский шагнул к нему,

— Да, Лосиков, хочется! И не мне одному. Десятки людей выстрадали это изобретение, сотни людей без устали корпели над «проектом, тысячи вели подготовительные работы. Если опыт удачен, мы будем создавать месторождения нефти везде, где это потребуется, мы дадим Сибири нефть, дадим свет и тепло, бензин, смазочные масла, пластмассы, лекарства…