Джулиан Мэй - Джек Бестелесный

Ты хорошо отдохнул и можешь возобновить работу над своими мемуарами. Как и я. Спокойно доедай ужин, но спать сегодня ты будешь дома, в Нью-Гемпшире, в собственной кровати.

– Сегодня ночью – и уже на Земле? Проскочить гиперпространство с фактором смещения на максимуме? Я буду как выжатый лимон!

Я доставлю тебя сам… не таким зверским способом.

Роги прищурился, глядя в ту сторону, откуда, казалось, исходили мысли его собеседника.

– Ах так! Значит, у вас, лилмиков, есть-таки смягчитель боли при гиперпространственной переброске, как утверждал Ти-Жан.

Да. Предчувствие Джеку не изменило. Но прибор еще не готов для широкого пользования среди наших клиентов в Галактическом Содружестве. А потому не говори о нем никому.

Роги выскреб миску с перцем и выпил кофе.

– Да мне бы и в голову не пришло вставить палку в колеса славного лилмикского плана. Но зачем так спешить с этими мемуарами?

Есть причины.

Роги закатил глаза, мученически вздохнул и принялся доедать ужин, лениво перебирая в уме все, о чем уже написал и чему был свидетелем в эпоху, последовавшую за Великим Вторжением.

– Получится еще одна книжка, не меньше предыдущей, о тридцати восьми годах симбиарского попечительства. А каково мне будет копаться в этих семейных дрязгах!

Примиряющий Координатор сказал: «Я хочу, чтобы ты почти все это пропустил, а начал прямо с первых лет жизни Джека и дезинкарнации, с неприятия людьми идеи галактического гражданства. Затем опиши роль Доротеи в той драме и заверши своими впечатлениями от Метапсихического Восстания, так получится трилогия о Галактическом Содружестве. События тягостных лет Попечительства до того, как Конфедерация Землян была допущена в Галактическое Содружество, достаточно исчерпывающе описаны в автобиографиях Филипа и Люсиль. Но полная история Джека, как и Алмазной Маски, им неизвестна».

– Как и твоя, mon cher fantome [Мой милый призрак (фр.).].

Как и моя.

– Видишь ли, мне придется возвращаться в прошлое, чтобы рассказ получился связным. Хочу начать с ретроспективного отступления. И мне потребуется от тебя значительная помощь, чтобы воссоздать полную картину.

Я понимаю.

– Вот, значит, почему… – Роги замолчал и судорожно сглотнул, отгоняя мысль до того, как она окончательно сформулировалась в голове. – Eh bien, mon fils [Ну хорошо, сын мой (фр.).]. Полагаю, ты знаешь, что затеял.

Абсолютно. Перефразируя одного из твоих любимых писателей-фантастов, даже самый скромный интеллект не способен совсем уж ничему не научиться за шесть миллионов лет.

Старик принудил себя бодро улыбнуться туманному воздуху.

– Шесть миллионов… Уж эти мне гены самоомоложения Ремилардов! Занудная вещь – бессмертие, э? Ну не то чтобы я был готов покончить с собой, ты же понимаешь! Э… А ты знаешь… ты предвидишь, когда я?..

Правду сказать, нет. Moi, je ne suis pas le bon dieu, j't'assure [Я ведь не Господь Бог, уверяю тебя (фр.).]. Однако я намерен позаботиться, чтобы ты по меньшей мере протянул столько времени, сколько понадобится для завершения семейной хроники.

– Что ж, спасибо и на том.

Роги облизал ложку, съел последний кусочек яблочного пирога и допил кофе. Затем переключил печку на мытье посуды и засунул в нее миски, чашку, вилку, ложку и нож. Минуту спустя он уже укладывал вещи, тихонько напевая припев «Зимней песни» Дартмутского колледжа.

Наконец Фамильный Призрак Ремилардов сказал: «Ты готов, дядюшка Роги? Дома ты окажешься через мгновение. И никаких неприятных ощущений – это тебе не космолет в гиперпространстве!»

– Не в нижнем же белье, черт подери! – Старик принялся вытаскивать одежду и успел натянуть брюки и рубашку, прежде чем внезапно исчез из снежного грота со всем своим имуществом.

Темноту пещеры теперь чуть рассеивало фосфорическое свечение лишайников. Послышалось шуршание, потом негромкие «плюх-плюх-плюх»: экзотические крабовидные животные торопливо выбирались из норок, чтобы подобрать оставшиеся крошки земного сыра.

А снаружи над снежным гротом завывал Деналийский буран.

ГЛАВА I. ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

Меня все еще навещает этот кошмар. И он привиделся мне в ту ночь, когда я был бесцеремонно переброшен с Денали на Землю за неделю до конца моего лыжного отпуска с приказанием снова сесть за мемуары.

Как всегда, сон развертывался жутко быстро. Вначале – ничего страшного: красивая мать держит младенца, закутанного с головкой в одеяло, и переводит взгляд с него на входящего четырнадцатилетнего мальчика. Ее старшего сына окутывает странная зловещая аура. Он поспешно вернулся домой из Дартмутского колледжа в пасмурный ветреный день, одетый в черный кожаный костюм турбоциклиста, держа под мышкой модифицированный шлем. Глаза у него серые, сознание непроницаемо, а улыбка становится неуверенной и кривой, когда мать предлагает ему развернуть одеяльце, чтобы он смог впервые увидеть новорожденного брата… во плоти.

Руки в черных перчатках слегка подрагивают от сдерживаемых чувств, которые старший мальчик презирает и тщетно старается подавить. И вот младенец лежит совсем голенький. Какое безупречное тельце! И сознания Марка и Терезы сливаются в общей радости.

Мама, он совсем нормальный!

ДададаДА!

Папа ошибся, генетический анализ ошибочен.

Да, милый, ошибка ошибка ошибка физически маленький Джек нормален, а его сознание, его сознание…

Как сознание?

Ах, Марк милый, его сознание просто такое чудо поговори с ним не бойся его разбудить…

Нежные веки младенца поднялись.

В моем кошмаре под ними не было глаз.

Я слышу смех, узнаю голос Виктора. Только это не может быть Виктор – он уже умер за двенадцать лет до рождения Джека, а до этого двадцать семь лет пробыл беспомощным, бестелесным, каким станет и Джек. Но в отличие от Джека Виктор был лишен всех метафункций, любого физического или психического контакта с окружающим миром. В моем кошмаре дьявольский смех преображается в запах сосен и нестерпимую боль. По лицу Марка катятся слезы – впервые за его суровую юность. Безглазый младенец улыбается нам.

Внезапно начинается настоящий кошмар.

Глаз нет. Только пустота, беззвездный мрак, но живой, пронизанный жутким знанием. Сон устремляется вперед, Тереза и юный Марк исчезают. Остается жалкий младенец, подсоединенный к сложной, поддерживающей жизнь аппаратуре, и я с ужасом слежу, как его человеческий облик начинает таять.

Я пытаюсь отвести взгляд от этого жуткого зрелища, но не могу. А процесс дезинкарнации, запрограммированный его собственным организмом, все убыстряется.

В отчаянии мать винит в страданиях ребенка себя, свою гордыню. Поль, его отец, заглушая душевную боль клиническим бесстрастием, находит эту дезинкарнацию по-своему завораживающей. Марк впервые видит ментального человека. Дени Ремилард, Колетт Рой и другие научные светила Конфедерации Землян называют ребенка аномалией, мутантом, родившимся до своего времени, слишком рано в эволюционном плане, броском вперед в развитии человеческой расы. Четыре экзотические расы Галактического Содружества с жалостью называют маленького мальчика уродцем и обреченным. Непостижимые лилмики отказываются обсуждать его и категорически запрещают эфтаназию.