Валентин Сычеников - Перчик

А перчик согласно шевелил листиками.

Незаметно, за делом, осень сменилась зимой, и уже снег стал ноздреватым, а с крыш потекло... Все эти полгода для Валерки прошли как день - в поиске, в работе. Иногда он ходил на государственную службу, иногда, поддавшись требовательному стуку в дверь, выходил к мастеру, пришедшему оттуда.

Надо сказать, что все полгода с начала эксперимента Валерка за порог своей комнаты никого не впускал. Любые переговоры с кем бы то ни было велись за дверью - в темном коридорчике. И руководящие работники не были исключением, хотя и пытались порой претендовать на большую почтительность. Коридорчик, конечно, ущемлял их самолюбие, но и подзадоривал его. Потому мастер, придя в очередной раз и снова оттиснутый в темноту, не скупясь матерился, что Валерка, скажем, два дня не был на работе и уж теперь-то ему это ни за что не сойдет с рук. А Валерка понимающе кивал и в очередной раз оправдывался, ангельским голоском встревая в брань начальства:

- Понимаете, у жены неприятности на работе... И столько было святой повинности во всей Валеркиной внешности, так почтительно-покорно опускались его плечи, такая скорбь светилась в серо-зеленых глазах, так жалостно шмыгал он при этом носом, что начальник не мог устоять.

- Не у жены, а у тебя неприятности на работе!! - бессильно орало начальство, бия кулаком в стенку прямо под сопящим Валеркиным носом.

Валерка доставал из кармана грязный носовой платок и плаксиво сморкался.

- Э-эх! - в полном отчаянии взрывалось начальство, взмахивая ушибленным кулаком и не зная куда еще его устремить.

- Больно? - глаза Валерки наполнялись состраданием. - Я сейчас йоду... - он всем своим видом выражал пылкое стремление оказать любую помощь, броситься за йодом, бинтом, за чем угодно...

Утвердительно ответить мастер не мог. Ему оставалось либо беспомощно вздохнуть, либо, повернувшись, хлопнуть дверью. Валеркина дверь была предусмотрительно затворена. Потому начальство сперва обреченно вздыхало, выражало: "Завтра в восемь - как штык!" - поворачивалось, цедя сквозь зубы: "Идиот!" - и уходило, срывая все зло уже на выходной двери коридора. От удара стены хилого жилья трепетали как в ознобе, но возразить против насилия ничего не могли. Свидетелей не было, а Валерка не возмущался. Вздрогнув чуть раньше стен, он долго и обиженно смотрел на грохнувшую дверь.

- И чего нервничать? - сочувственно сокрушался он вслух, возвращаясь в свою клетушку. - Подумаешь, работа появилась... Понимаешь, - тут же начинал он пояснять перчику, - ведь на прошлой неделе два дня просидел честно - от восьми до пяти... на позапрошлой - три... И никакой работы. Чего же время зря терять? За что мне платят, в конце концов?..

Перчик внимательно настораживал листочки.

- Конечно, жаль, что ему ходить приходится, - сочувствовал Валерка мастеру. - Был бы телефон - позвонил бы и все. Так разве ж телефон поставят нам, раз мы уже снесены... Да и деньги теперь бешеные за него платить надо... Вот разве что радио сварганить?.. - Валерка оглядывал груды приборов, вопросительно оборачивался к растению.

"Нет, нет!" - испуганно дрожали листочки.

- Правильно, - тут же соглашался Валерка. - Нечего время зря терять, - и он тут же начинал сосредоточенно подкручивать очередное реле.

Вот уже третий день чудились Валерке какие-то звуки в наушниках неясные, едва уловимые, но явно одушевленные. Он упорно старался их усилить - убирал какие-то сопротивления, подключал более мощные преобразователи...

- Сбавь нагрузку!!! - раздался крик в наушниках, резкий и пронзительный, какой бывает только от боли.

Валерка инстинктивно и мгновенно выдернул шнур из розетки. Сел на стул. И долго не шевелился. Конечно, молчал. Но даже и не думал. Минут пять. Затем снял наушники, прошел к умывальнику, зачем-то умылся и попил теплой противной воды из той же струйки. Постоял. Потом вышел в коридор и замер, прислушиваясь.

Ночь стояла - одинока, тиха и темна.

Валерка вернулся в комнату, закурил. Посмотрел в окно. Опорожнил пепельницу и, сам не зная для чего, совсем не испытывая голода, поставил на электроплитку картошку в мундирах. Подмел мусор вокруг стола. Долго и сосредоточенно чинил карандаш и сделал им несколько бессмысленных штрихов на листке бумаги. Подошел к облупленному зеркалу и долго смотрелся в него.

Все делал произвольно, ни о чем не задумываясь, даже напрягаясь, чтобы прогнать любую мысль. Одна все же мелькнула - бестолковая - "и чего это мастер четвертый день не идет?" Он крутнулся так, что под подошвами взвизгнули доски пола, закрыл глаза и рухнул на топчан.

"Свершилось..." - вздохнул он и уснул.

Сны ему не снились.

Утром следующего дня Валерка встал, автоматически оделся, умылся, куснул сырую картофелину (оказывается, плитку он так и не включил) и пошел на работу.

Что он делал в этот день - он не помнил, о чем думал - не знал. Пришел в себя уже на полпути домой. И испуганно обрадовался.

"Дак... ить... что ж это я?!" - даже мысленно не нашел он никаких слов. Вернее, они все вылетели из головы. Потом, понемногу, вернулись.

"Бог мой, да что же я плетусь?! - спохватился он. - Ведь Он-то ждет!!! Скорей, скорей! Только нагрузку убавить - вишь, больно ему! Эх, бедный, сколько ж он терпел?! Нагрузка же не раз была на пределе!"

Сердце Валерки сжалось от сострадания к Перчику.

- Ну, убавить нагрузку - это мы в два счета! - с порога заявил он и бросился к аппаратуре. - Сюда вот резистор вкрутим, а сюда - чтоб сигнал не погас - блок другой...

И настала для Валерки новая жизнь. Теперь он не прогуливал, приходил на службу точно в срок. Делал все исправно, а если ничего и не надо было (что случалось чаще) - исправно отсиживал положенное. Но ровно в семнадцать ноль-ноль он срывался домой.

На работе к концу квартала ему приспел значок "ударник пятилетки", а дома... Дома каждый день его ждали увлекательные беседы с Перчиком.

Зеленый друг был откровенен со своим покровителем. По монологам уже зная все о Валерке, его мировоззрении и окружающих, Перчик теперь - как плотина прорвала - большей частью рассказывал о себе, своих чувствах, убеждениях, своем мире. Это было интересно, просто захватывающе. И Валерка, увлекаясь, забывал обо всем на свете. Слушал, задавал вопросы, порой просил что-либо уточнить, изредка вступал в дискуссии. Жили они вдвоем мирно и беззаботно, пока однажды, разоткровенничавшись, Перчик не проговорился... Вот тут-то Валерке стало не по себе.

Несколько дней он мучился, выпытывал у Перчика детали. А потом понял, что не может хоть с кем-нибудь не поделиться узнанным. Таков уж склад души человеческой - обязательно нужно с кем-то поделиться, особенно в пиковые моменты радости или горя. И Валерка, ища соучастника переполнявшим его чувствам, вспомнил, конечно, об Анатолии. Тот жил неподалеку.