Леонид Смирнов - Шарик над нами

На каждом шагу у достойных кавалеров фор Кудреванов (между прочим, завидных женихов) отпадала какая-нибудь деталь туалета. Соскользнули с плеч и упали на пол белоснежные рубашки с кружевным жабо, отстегнулись подтяжки "рейнметалл", сползли до коленей полосатые шаровары а-ля турецкий султан. Вскоре очередь дошла до самых интимных деталей...

В конце концов братья остались в чем мать родила, если не считать мотоциклетных шлемов с очками-"консервами" и ботфортов со звякающими при ходьбе шпорами. Дочерна загорелые мускулистые торсы фор Кудреванов вопиюще контрастировали с бледными ногами, покрытыми гусиной кожей и редкими рыжими волосками.

Конечно же, это были живые куклы - точные копии хозяев. Сами близнецы хохотали вместе с остальными гостями, стоя в дальнем углу под Мирной пальмой - на пятачке относительной безопасности, о котором знали лишь посвященные и те, кто знает все. В огромную кадку, где росла пальма, по приказу Георга было вмонтировано множество контрольных, блокирующих и нейтрализующих всяческие шуточки и проделки устройств.

Кавалеры этой своей выходкой сильно выиграли в глазах публики. Они даже сорвали недолгую овацию. Во всяком случае, на нескольких женских лицах читался непритворный интерес. Мужчины, способные посмеяться над собой, большая редкость по нынешним временам.

- Послушай, Горги! - окликнул Георга фор Белкина седовласый усач-бородач в черном плаще до пят. Обращение на "ты" звучало в его устах как нечто само собой разумеющееся. - Твои утки поистине прекрасны, вот только их не всем досталось. Когда же, наконец, будет третья перемена?

Его пышные пегие волосы на первый взгляд могли показаться пыльным париком, но Георг знал, что в собеседнике все натуральное, - Франц фор Францевич на дух не переносит суррогаты, подделки и вообще всякую синтетику. Дурацкая мода на седину была не про него. Этому гостю действительно стукнуло немало лет.

- На третье подадут суфле с глазами осьминога, так что не советую возлагать на него особые надежды.

- Шутник ты, Горги!.. - усмехнулся усач-бородач. - Но я не привык уходить с пиршества голодным.

- Пойдем на кухню, Фра-Фра. Там есть все, что душе угодно.

- Отлично!

Лавируя в толпе и следуя в кильватере белой курточки официанта, они вошли в малоприметную дверь рядом с парадным входом в зал. Позади грохнул взрыв, это рванула шкатулка с "сюрпризом", а затем - не менее громкий раскат хохота. Пусть веселятся - один раз живем...

- Не пойму, чего ты добиваешься, Горги. - Вдруг помрачнев, Фра-Фра цепко прихватил хозяина за локоть и даже сумел на пару секунд притормозить его.

- Хочу тебя накормить. - Фор Белкин вырвал руку. Ему вдруг стало не по себе.

Кухня встретила их жаром огромной плиты, окутанной облаком пара, звоном тарелок, лязгом кастрюль, щелканьем ножей и, конечно же, самыми аппетитными запахами на свете. Монументальный шеф-повар покрикивал на шустрых поварят, две бесконечные цепочки ловких официантов бежали с подносами, которые были уставлены аппетитными блюдами или грязной посудой. Традиционная, но оттого не менее привлекательная картина.

Фра-Фра повел носом, впитывая ароматы. Глаза его заблестели. И все же он снова атаковал Георга:

- Такими пирами тревогу не заглушить. Признайся: ведь на сердце тяжесть, а за спиной - тень.

- Легко на сердце от песни веселой, - процитировал фор Белкин древнего мудреца. - Хочешь, сведу тебя в Бодрый Хор и там все как рукой снимет? Георг даже и не пытался вдуматься в слова гостя, сходу отбрасывая их.

- За кого ты меня принимаешь? - обиделся Фра-Фра. - Хорошая выпивка, красивые девочки - еще куда ни шло, а Хор... - он брезгливо поморщился.

Георг оставил Фра-Фра на кухне, препоручив его заботам румяного здоровяка шеф-повара. За дверью гудел, бурлил и периодически взрывался хохотом парадный зал. Некоторые гости уже ушли, другие еще только подходили. Сколько их там? Пятьсот человек? Или тысяча?..

Настала пора танцев. Во всем блеске своего величия и парадного облачения в центр зала вышел церемониймейстер, оглушительно стукнул по полу посохом с серебряным набалдашником - казалось, лишь чудом не пробил паркет из красного и черного дерева.

- Кадриль!

Оркестр грянул. В вышине что-то разорвалось с душераздирающим треском, и сквозь шар радуг посыпались бланки иммиграционных анкет Лупола. Вспыхивая на мгновение разноцветным огнем, они опускались на пол, на плечи и головы гостей. Все дружно замахали руками. Георг веселился от души, хотя ему слегка обожгло левое ухо.

Затем с потолка на толпу хлынули сотни тоненьких струек лимонада. Они довольно быстро потушили тлеющие бланки, но в зале потом еще долго пахло дымом, жженой бумагой и фруктовой эссенцией. А невидимый оркестр тем временем продолжал наяривать заводную кадриль. Фор Белкин поклонился первой попавшейся даме, щелкнул каблуками и, не дожидаясь согласия, схватил ее за руки и понесся мимо столов, буквально прошибая дорогу в отряхивающейся и чертыхающейся толпе.

- Поберегись! - изредка выкрикивал он - как правило, уже после очередного столкновения.

Георга захлестнула этакая бесшабашность - детское чувство внутренней свободы, даже вседозволенности. По совести говоря, он никогда не испытывал его в детстве, во всяком случае в полной мере.

И вдруг тревожно-пронзительно протрубили герольды. Распахнулись створки огромных дверей, и в зал вступил Посланник. Гости спешили освободить ему дорогу. "Что-то не припомню такого номера в программе", - подумал Георг, притормаживая и извиняясь перед впавшей в полуобморочное состояние партнершей. Для нее эта неожиданная остановка стала чудесным спасением.

На голове Посланника была мокрая от дождя широкополая шляпа. Белое страусиное перо истрепано и обвисло. Забрызганные грязью полы темно-синего плаща мели сверкающий от шара радуг пол, хотя на улице третий день кряду царила сухая, нежаркая погода. Шпага с явственным скрежетом бороздила паркет, вызывая у дворецкого необоримую душевно-телесную дрожь: что ж ты творишь, мерзавец?!

"Ну и костюмчик у него! - подумал хозяин замка с легким раздражением. Какое нелепое подражание предкам!" Все вокруг, включая самого Георга фор Белкина, следовали эпатажной моде полного смешения стилей. Здесь же был явный восемнадцатый век.

Посланец шагал размашисто и быстро преодолел разделяющее их пространство. Чем ближе он подходил к Домарду, надвигаясь, словно статуя командора, тем сильнее Георга охватывала тревога, предощущение беды. Это был посланец из другого мира, быть может, даже с того света.

- Чему обязан? - скрывая растерянность, грозно спросил Георг.

- Вам послание, милорд.