Герберт Франке - Сириус транзитный

Детский сад у них в квартале был новейшего образца, размещался он в подземной части города и, кроме игровых комнат, имел спортивную площадку и искусственный сад. Надзор был очень суров, и все-таки на первых порах Барри чувствовал себя там превосходно. С другими детьми он водился мало, но и одинок не был--пока Гас тоже ходил туда. Правда, в старшую группу, и потому Барри видел его обычно лишь издалека, однако же связь между ними здесь еще укрепилась. Когда дети принимались дразнить, а то и колотить Барри, в ту пору маленького и слабого для своих лет, Гас, бывало, вмиг оказывался рядом. Всего-навсего раза два-три он пускал в ход кулаки, да так, что обидчики удирали от него в крови; обычно же достаточно бывало одного его появления: все подавались назад, образуя круг на почтительном расстоянии, и однажды Гас положил руку Барри на плечо и сказал: "В конце концов, ты же мой брат".

Плохо стало, только когда Гас в шесть лет пошел в школу. Барри порой думал, что больше не выдержит. Стояние в длиннющих очередях, у спортивных снарядов или у входа в искусственный сад, долгие часы, когда приходилось молчком ляпать на бумагу краски, изометрические упражнения по команде магнитофона, пение, декламация стихов. Как он мечтал о тех вечерах, когда они с Гасом сидели у телевизора. Все эти два года он, сгорая от нетерпения, ждал, когда же наконец и его примут в школу. Ему казалось, что там он опять будет вместе с Гасом, как в саду. Но эта надежда не оправдалась. Школа была этакой поточной линией, ячеистой структурой из крохотных учебных кабин, до отказа набитых электроникой -- повернуться негде. Тускло светящийся экран, скрипучий магнитофонный голос, микрофон, в который надо было отвечать, автоматическая пишущая машинка, которая отстукивала задачи на бесконечной бумажной ленте и запоминала ответы. "Ответ неверен -- вторая попытка..." Все это где-то собиралось, регистрировалось, оценивалось, сравнивалось, ведь все они были как-то связаны между собой, работали сообща или соперничали --думай, как хочешь,-- и однако были разобщены, изолированы друг от друга, каждый мог рассчитывать только на себя самого, и это когда чужой совет был бы так кстати! Групповые занятия тоже ничего не меняли, потому что и здесь главное было -- опередить других, быстрее решить задачи, добиться более высокой доли правильных ответов. С Гасом Барри не виделся совершенно.

И вновь отчаянная скука, время тянется как густая, клейкая масса, постоянное досадливое ощущение, что все зря, все бесполезно. Поначалу он радовался каждому уроку, неизвестно почему и довольно-таки смутно воображал, что окружающий мир станет на занятиях более понятным, а значит, и более сносным. Но занимались они исключительно предметами нереальными, лежащими вне их мира. События, случившиеся в незапамятной древности, процессы, идущие где-то в недрах Земли или в глубинах Космоса, явления микромира, кристаллы, химические соединения, гены и клетки, числовые взаимосвязи, значения символов, столь же искусственных, как и обозначаемые ими предметы. Слова, которыми никто не пользовался, языки, на которых никто не говорил, мысли, которые никому не приходили в голову... Барри подчинился неизбежным приказам, считывал с дисплеев тексты, объяснял символы, появлявшиеся на экране и снова исчезавшие, печатал свои ответы и ничем не выделялся, ни в хорошем, ни в плохом. Но были и другие ребята, на которых нет-нет да и накатывало вдруг, и тогда они колотили экраны, пинали ногами клавиатуру, в клочья рвали бумажную ленту, пытались взломать электронные дверные замки. Барри вполне их понимал и даже признавался себе, что охотно сделал бы то же самое, но чересчур труслив. А вот Гас, которому он намекнул на это, презрительно тряхнул головой. "Они действуют сгоряча, необдуманно,-- сказал он.-- От того и попадаются. Так им и надо!" Значительно позже Барри волей-неволей вспомнил эти его слова: был решающий день шестидневных гонок, и Гасу непременно хотелось их увидеть. Он тогда смастерил бомбу-вонючку и, парализовав с ее помощью целый школьный этаж, весь день провел на треке. Он не попался. Барри не знал, откуда бралось недовольство. В нем жила тревога, тоска по чему-то расплывчато-туманному, о котором он знал только, что оно наверняка где-то существует. Школа в этом смысле не изменила ничего. Она попросту заняла место детского сада; как и раньше, он проводил вечера у телевизора, который все больше ему надоедал. И все больше нервничал в те часы, когда брат пропадал в городе и--как думал Барри--участвовал в немыслимых приключениях. Однажды он даже спросил Гаса, нельзя ли пойти вместе с ним, но восьмилетний брат, легонько ткнув его в бок, сказал: "Маленький ты еще". С того дня Барри уже не осмеливался спрашивать, только уныло глядел вслед брату, когда тот за спиной у родителей крался вон из квартиры. А потом вдруг настал день, когда Гас знаком показал ему: идем!

Барри прямо-таки ошалел от счастья. Он шел за Гасом, на несколько шагов отставая от брата, который быстро лавировал в толпе прохожих. По эскалатору они спустились под землю, на один из пешеходных уровней, знакомый Барри лишь постольку, поскольку иногда в субботу после обеда родители брали его с собой по магазинам. Все здесь было совершенно не так, как на поверхности,-- ни одного автомобиля, зато полно места для людей, которые могли ходить где угодно, не думая ни о каких правилах. По расположению магазинов можно было сообразить, что возникли они вблизи станций подземки, там, где чуть не все обитатели квартала проходили дважды в день--по дороге на работу и с работы. Здесь сияло море огней, здесь были витрины, полные дорогих товаров, сверкали стекла и зеркала, покоряя слух покупателя, лилась музыка из десятков динамиков, стояли в напольных пластиковых вазах цветы, пестрели украшения, разложенные на столиках, стенды с открытками и книжками карманного формата, гул голосов заливал все вокруг мягкой волною, а из зарешеченных отверстий климатизатора выплескивался поток почти ощутимо густого воздуха. Барри хоть и боялся потерять брата из виду, но все же нет-нет да и поглядывал на замечательные картины, мелькавшие с обеих сторон: газетчики, музыканты и певцы, полицейские и попрошайки, сосисочная, люди на высоких табуретах, а перед ними хотдоги, вазочки с мороженым, бутылки кока-колы. Подъезды универсальных магазинов, кинотеатры непрерывного показа, бары с красными шторами, монахини, накрашенные девицы.

Мало-помалу они выбрались из давки. Редкие слепяще-яркие, защищенные сеткой фонари освещали эти места, товары в магазинах были дешевле и упакованы похуже, табачная лавка, дешевый антиквариат, там и сям стоят, прислонясь к стене, руки в брюки, люди в грязных спецовках, в нишах спят пьяные. Эскалаторов здесь не было, здесь ходили по бетонным лестницам. Узкие коридоры, звездчатые развилки, афишные щиты в рваных клочьях бумаги, древесная стружка и ошметки бумаги под ногами. Гас еще ускорил шаги, и Барри, догнав его, искоса посматривал на брата: Гас с решительным видом глядел вперед, ясно было, что он здесь как дома. Да он наверняка везде чувствует себя как дома.