Алан Кубатиев - Только там, где движутся светила

Но я не сдержал клятвы.

Через месяц Поничелли снова добился встречи, и пришел уже не один.

Май и теперь так же ослепительно хороша, как была тогда. Годы не так властны над кинозвездами, владеющими мощным арсеналом приемов борьбы со временем.

Май... Одно лишь сочетание густых темных волос, матовой белизны безупречной кожи, и удивительных, громадных, какого-то лилового цвета глаз поражало надолго. Она смотрела на вас, и вам начинадо казаться, что она хранит бездонную тайну, которой на самом деле не было и в помине, но одного этого чувства хватало, и уже не имело значения, была ли тайна... Она и тогда была так же глупа, алчна и бездарна, как сейчас, но ее красота выше любого таланта. Поничелли знал, что делал: на нее смотрели и забывали обо всем. Как в глаза змеи.

Я не стал исключением.

Она убивала наповал еще и тем, что держалась, как ребенок; даже не как девочка - как мальчик, слегка избалованный, но миленький и знающий, что все его любят и ни в чем ему не откажут. Мальчишеские жесты, походка, легкий - особенно он! - легкий смешок и внезапно кристально чистый, невинно вопрошающий взгляд...

Пока мы перебрасывались с Поничелли репликами, я все время видел ее краем глаза. Она сидела в кресле небрежно и легко, опершись на локоть, сцепив пальцы перед собою и скрестив длинные гладкие ноги.

Поничеллли говорил о пустяках, будто за тем и приехал, вышучивал нашу прошлую встречу, а она смотрела на меня.

Один раз она переменила позу и откинулась на спинку кресла, забросив руку за голову. Наконец продюсер поднялся и взглянул на нее. Поигрывая браслетом, Май проронила: "Тебе пора ехать. Я буду позже." И Поничелли, как будто даже не удивившись, покорно затопал к выходу.

Мы молчали. Прошла тысяча безумных лет, когда она вдруг встала, уперев ладони в стекло, и тихо, но отчетливо произнесла: "Хочу до тебя дотронуться..." Как под гипнозом, я понес руку ей навстречу - шаг, второй, третий. И только боль и загудевшая от удара стенка остановили меня.

"Ничего, - сказала она так же тихо и отчетливо. - Ты дотронешься". Сказала... или это полыхнуло в ее глазах?

Венчание происходило в соборе святого Сульпиция. На невесте было платье от Шуасси из настоящих вологодских кружев, стоившее дороже моего скафандра с автономным жизнеобеспечением.

Все мои системы работали безотказно, в наружные микрофоны рвалось мощное гудение органа, я держал Май под руку и захлебывался диковинным напитком, которого никогда еще не пробовал - счастьем.

Я был счастлив, хотя знал, зачем ей это. Знал, что она до мелочей рассчитала эффект своего седьмого брака, знал, что он кончится так же, как и шесть предыдущих... И все же я был счастлив - еще и потому, что знал, на сколько может хватить этого счастья, и все равно верил, что не знаю.

Май была спокойна, но часто смеялась. Глаза ее горели странным светом, словно видели что-то жуткое, но бесконечно притягательное. Иногда казалось, что это простое любопытство.

Я пил наравне со всеми. К питателю был привинчен тюб с составленной Клейном смесью "каллистоги" и нескольких капель спирта.

Все разъехались.

Я проводил Май к спальне и спросил, прежде чем вернуться к себе: "Ты помнишь, что обещала мне, когда мы впервые встретились?" Она посмотрела на меня, и сине-лиловый огонь снова вспыхнул в ее глазах.

У себя я снял скафандр - Клейн помогал мне через "рукава", - разделся догола, оставив только датчики телеметрии, и натянул уже готовую пленочную оболочку со штуцерами для подключения кислородного шланга и пяточными вентиляционными клапанами. Оболочка прилегла, как вторая кожа, растягиваясь на суставах, и на ее глянцевитой поверхности вздрагивал неяркий световой блик - это колотилось сердце.

Нетвердым шагом я двинулся вперед, волоча за собой шланг, через тамбур, через лестницу, почти ничего не видя впереди...

Загудел кардиомонитор, и Клейн, поддерживавший меня на ступеньках, озабоченно спросил: "Может, отложить?.." "Нет," - сказал я.

Подойдя и открыв дверь, я увидел угол кровати, драгоценное платье, небрежно брошенное на синий исфаханский ковер, невесомые туфли, и надо всем этим парила рука, изогнутая, как на рисунке Пикассо, там, где мать приподнимает к груди младенца, - но только в этих пальцах была дымящаяся сигарета...

Я постоял перед дверью. Зуммер не умолкал, и тогда, словно надеясь избавиться от него, я толкнул дверь и вдавил клавишу затемнения..." АХИЛЛ ДЖЕРАССИ.

"ЧУМА НА ОБА ВАШИХ ДОМА" (фрагмент, перевод машинный с хоморедакцией).

22.33.07 БВ. На ВНИПе начался монтаж седьмой секции Внешнего пояса, где будут собираться два корабля суперкласса для броска на Уран. Посему к моим обязанностям прибавляется усиленное наблюдение за состоянием Солнца и лучевым климатом моего сектора Пространства.

Звучит, конечно, величественно, хотя в значительной степени с этим справится автоматика. Мне придется попотеть лишь с настройкой некоторых параметров обсерватории и кой-какими полями программ Тимбелины.16 Кстати, так ее окрестила доктор Бриджет Ван Хольст, за то, что она маленькая, но ужасно умная и проворная - при крошечных размерах и минимальной энергоемкости максимальное быстродействие .

Охо-хо... Большая Стирка на носу, да и заданий я понабрал изрядно - одни космобиологи мне накидали кучу всего... Ладно, как-нибудь управимся. Запросил Центр о смещении расписания дня на час - больше просить не стал, потому что медиками сейчас там командует Липатов, а он был в свое время категорически против моей кандидатуры на АСС. Только дай им повод, и привет - я в госпитале... А сейчас каждый человек на вес... ну не знаю чего, полония, или технеция...

22.30.09 БВ. Не писал два вечера подряд -пальцам и без того хватало работы. Кончил Большую Стирку, подобрал весь такелаж, просмолил все швы и протянул всех проштрафившихся под килем. А еще приготовил к импульс-передаче статеечку об особенностях вторичного радиоизлучения гаммы Дракона, которую начал год назад. Заслуженное светило. Именно с ее помощью Брэдли когда-то обнаружил аберрацию света и доказал, что Земля движется по орбите.

После обеда был сеанс связи. Говорила мама. Отец еще не вернулся, но вот-вот должен был закончить свои дела и появиться. Разговор был самый обыденный, но что-то - и я не мог понять, что - мне не нравилось. "Как ты себя чувствуешь?" - спросил я, но мать улыбнулась и сказала: "Не беспокойся, Сереженька, все хорошо, просто решила немного отдохнуть, посидеть дома, повозиться в саду..." Оказалось, что она отменила гастроли в Юго-Восточной Азии. Мы еще немного поговорили и простились. Я занялся своими делами, но что-то по-прежнему не давало мне покоя. Прокрутил запись разговора и только на второй раз понял, что она сидит не как обычно, массируя кисти, а обхватив правую руку левой, прижимая ее к груди...