Томаш Колодзейчак - Когда прольется кровь

- Я ухожу, Горада. - Магвер отвернулся от окна. - Не знаю, когда вернусь, но приготовь что-нибудь поесть.

- Хорошо...

- И ложись спать. Может, я тебя разбужу.

- Хорошо, - улыбнулась она.

Он оттолкнул протянутую руку попрошайки, отругав про себя всех мошенников, промышлявших у Петушиных Ворот. Стоило задержаться или хотя бы ненамного сбавить шаг, как они окружали человека - старые и молодые, со скрюченными руками, кривыми шеями, слепые, безногие и безумные. Время от времени бан приказывал городовым очищать улицы от нищих и попрошаек. Тогда они убегали, и сколько же хромых мгновенно оказывались вполне ходячими с крепкими, здоровыми ногами, сколько слепцов прозревало, а немых обретало речь - никому не сосчитать.

Кровь большинства тех, кто действительно не мог убежать, быстро впитывалась в землю. У ворот становилось свободней - но ненадолго. В Дабору тащился всякий, кто потерял здоровье и кого родственники выгнали из дома под чистое небо.

Магвер осмотрелся. Где-то здесь должен ожидать Острый.

Перекупщики расхваливали ячменные лепешки, глиняные свистульки, бусы. Две псины яростно ворчали друг на друга, готовые к нападению. По Тропе Арфанов прогуливались десятки людей.

- Я пришел.

Услышав этот голос, юноша быстро обернулся.

- Ты меня вызывал. - Он наклонил голову.

Магверу еще никогда не доводилось видеть Острого в такой одежде - серой потрепанной накидке, зеленых штанах из грубого полотна, кожаных чунях. Только заплетенная внизу в небольшую косицу борода осталась прежней черной, густой, прикрывающей рот. Волосы в соответствии с пастушеским обычаем Шепчущий подстриг коротко, оставив на макушке плешь.

- Идем отсюда, - сказал он, они медленно двинулись к ближайшему трактиру.

- Как ты узнал, что нужен мне?

- Я не знал, - покачал головой Острый. - Что случилось? Давай присядем где-нибудь для начала.

- Гвардия уже идет. Раньше, чем ожидали.

- Пора начинать работу.

Глаза Магвера заблестели.

- Я готов.

- Знаю.

- Но... - Магвер замялся. - У меня есть еще одно дело. И я не знаю, следует ли за него браться.

Они подошли к трактиру. Здесь, как обычно, было многолюдно и душно, но они отыскали стол немного в стороне. Трактирщик поставил перед ними кувшин пива и отошел, чтобы успокоить какого-то разбушевавшегося клиента.

- Трудно об этом говорить... - начал Магвер.

- Он твой друг. - Острый прикрыл лицо руками. - Ты обязан ему помочь.

- Он ничего не знает. - Магвер говорил тихо. - Последнее время мы редко виделись, я никогда не рассказывал ему о наших делах. И даже если он что-то открыл, то совсем немного. Его мысли - тени облаков, скользящие по листьям дуба...

- Когда огнем распалят ему кишки, то тень проявится во всей красе, Магвер, - покачал головой Острый. - Ты знаешь это не хуже меня. Под пыткой человек теряет разум и выкладывает все. Родам не уверен в своих силах, боится проявить слабость, он одинок. Тебе надо бояться во сто крат больше.

- Я ему верю.

- Твоя вера тут ни при чем.

- Знаю. И я готов. Но ведь ты знаешь, Острый, я не могу ткнуть его кинжалом.

- Знаю, - усмехнулся Острый.

Магвер смотрел на Шепчущего, на его изборожденное морщинами лицо, на крепкие жилистые руки и лежащий рядом баул, в котором всегда скрывалось множество таинственных предметов. Только он мог помочь.

- Знаю, - повторил Острый. - Дружок попросил у тебя смерти. И ты обязан ему ее дать. Ведь в ту минуту он предаст свои кости Земле, Матери Всесущего. Достойнее пасть в бою от руки более сильного противника. И счастлив тот, которого придавит деревом. Ольтомарцы считают благословенным каждого, кто к старости сохранит сына, дабы тот перерезал ему ножом горло. Тогда счастливы оба. Но и смерть от руки друга тоже благородна, ибо праведный человек не может умереть кое-как.

Магвер смотрел на Острого, широко раскрыв глаза.

Так происходило всегда, когда Шепчущие принимались поучать. На их лицах выступал румянец, в глазах появлялся блеск, пальцы хищно искривлялись, голос крепчал. Всегда. И каждый готов был слушать Шепчущих и день, и два, забыв о пище и воде, о работе в поле, о палачах бана, а слова пленили мысли, разум, душу.

- Он просил убить его, значит, ты обязан это сделать. Но ты не ткнешь его ножом и не спалишь в доме. Я знаю, как это сделать. Воевода ни о чем не догадается. Мне нужна кровь Родама.

Гвардейцы вошли в Дабору шестерками, вышагивая в ритм ударов барабана. Их было семьдесят два. Давненько уже Город Ос, который даборцы именовали Гнездом, не присылал столько воинов.

Впереди шла эйенни, покровительница отряда. Невысокая черноволосая женщина с серым лицом и большими руками. От Шершней она отличалась только ростом и гербом на щите - эйенни всегда были родом из дворян.

За эйенни шагал Ведущий, молоденький - лет, может, двенадцати паренек. Дорону доводилось встречать и помоложе, но, увидев лицо мальчика, он вздрогнул. Ведущий почувствовал взгляд Дорона и обернулся, словно заметил его пустыми глазницами в толпе даборцев, однако ни на миг не перестал бить по висящему на поясе барабану, приплясывая при этом в навязанном себе же самому ритме.

Они шли шестерками, четко выдерживая отбиваемый ведущим ритм, нога в ногу, глядя вперед, будто позади у них не остались многие дни похода. Словно вокруг не было стада ротозеев, гневного ворчания, волнами пробегавшего по толпе, стиснутых кулаков мужчин. Они, конечно, чувствовали - ибо не могли не чувствовать - ненависть Даборы. Лица утомленных бойцов покрывали грязь и пыль, татуировка казалась поблекшей и стершейся военной раскраской. Но Дорон знал, что придет время - и гвардейцы натрут лица маслом, напрягут мускулы и тогда знаки Города Ос снова разгорятся в лучах солнца, и горе тем, кто выйдет драться против Шершней.

За отрядом следовали боевые псы с собачарами. Замыкала отряд группа рабов.

Гвардейцы шли через Дабору неприступные и непобедимые, внешне спокойные, но готовые в любой момент схватиться за топорища и начать кровавую пляску смерти.

Они явились за данью, наложенной на каждого жителя Даборы и всех Лесистых Гор, и приветствовали гвардейцев не крики радости, а гул ненависти, злой розблеск в глазах мужчин, проклятия, выкрикиваемые беззубыми ртами старух, плач детей. Барабанщик, как требовал обычай, всегда вел отряд прямо к крепости Пенге Афры.

Холм, на котором стояла крепость, круто обрывался к реке. Со стороны города еще в стародавние времена прокопали ров, вытащив уйму земли, щебня и песка, дробя и убирая камень. Теперь крепость на острове возвышалась над домами Даборы. Последний раз Горчем отстраивали после пожара почти полвека назад. Тогда прикончили множество рабов, отрубили им головы и уложили тела под бревнами вала. Кровь напоила дубовые клети и лучше всякого раствора скрепила землю и насыпь.