Вера Космолинская - Туннелирование

— Верно, — кивнул отец. — Не считая того, что это может быть опасно для вас.

— Никто кроме нас не сможет ничего наладить, — улыбнулась Антея. — Это удержит непосвященных на почтительном расстоянии.

Отец тихо одобрительно усмехнулся в медные усы.

— Мы ведь уже предупредили, что после масштабного перемещения вот-вот наступит тот эффект, что должен случиться, — продолжала Антея. — Так что пользоваться «Янусом» сейчас не стоит: «замереть» он может в любой момент, и где тогда окажутся вздумавшие рисковать исследователи?

— В любом случае это чертовски похоже на диверсию, — меланхолично заявил Фризиан.

— Чертовски, — подхватил отец. — Но боюсь, если мы будем тут еще оставаться в то время, когда замрет Станция, объяснить это будет еще труднее.

— Определенно, — согласился Фризиан, поморщившись и чуть наигранно вздохнув. — Я думаю, что вы можете полностью на нас положиться, доктор Гелион. А мы уж постараемся не подвести. — Он тонко, будто натянуто, улыбнулся, посмотрев на отца загадочно-печальным и одновременно изучающим взглядом темных глаз, который можно было бы назвать настораживающим, если бы мы не знали Фризиана сто лет, и не привыкли, что он всегда ведет себя как нераскрытый шпион, знающий обо всем на свете куда больше, чем говорит. Такая уж у него манера. И надо признать, зверски харизматичная. Всерьез ее принимал разве что только Гамлет. Да и тот, пожалуй, больше для развлечения. Чтобы было кого поподозревать и над чем иногда шумно подраматизировать и поморализировать, спуская пар. У всех свои любимые игры и свое чувство юмора.

— Всегда хотел знать, на кого ты работаешь, — сварливо пробурчал Гамлет, с удовольствием ловя наживку. — Может, скоро узнаю.

Все может быть. В конце концов, никогда ничего не известно полностью. О нас и Денебе, к примеру, тоже долго никто ничего не знал.

Я оглянулся в зал, где посреди капсул перемещений, оглядывая их с опаской и изумлением, расхаживала старшая сестрица Нейта — Тарси. В синем бархатном элегантном костюме, строгом, но ничуть не напоминающем ее прежней зловещей темно-зеленой униформы. Иссиня-черные волосы уложены свободнее, но по-прежнему безупречно. То, как она дотронулась до стенки капсулы, а потом почти отдернула руку, выглядело едва ли по-доброму заинтересованно.

— Они пугают тебя? — поинтересовался я вполголоса, подойдя ближе.

Она со странным затруднением перевела дух и, прищурившись, мрачновато посмотрела на капсулу, которой мы пользовались совсем недавно, чтобы попасть на «Горгулью», потом перевела оставшийся колючим взгляд на другие капсулы, использующиеся для неполного перемещения — только для отправки в прошлое психоматрицы, подсаживаемой в голову подходящему носителю.

— И это вы называете «возвращением»? — проговорила она своим мелодичным голосом Снежной королевы — позванивающим как льдинки. — Строго говоря, вас рассеивает на атомы, а потом собирает снова, из совсем других частиц, подвернувшихся в нужном месте и времени. Полные копии… Но ведь лишь копии! А оригиналы при этом — разрушаются?..

— Ну… если подходить технически, не совсем, но… примерно так и есть. Почему бы нет? Оригиналы — это тоже лишь определенный порядок атомов. И порядок — сохраняется. Все, что могло быть произведено их набором, который, в сущности, нейтрален. Даже странно, что ты так это воспринимаешь. Признаться, после всего, что я о тебе знаю, не ожидал…

Она не улыбнулась в ответ. Оставалась напряженной.

— Это просто первый раз, — заметил я со всем привычным хладнокровием. — Я уже забыл, как это бывает. Обычно думаешь обо всем сразу — тот ли ты, что был еще вчера, сколько в тебе осталось настоящего? Сколько вообще в этой вселенной настоящего? Что такое «настоящее» — существует ли оно? Но мы меняемся каждый день и остаемся теми же. Это не слишком отличается от обычного порядка вещей.

Тарси чуть поджала губы, нервничая.

— Может быть. Я знала, что это происходило с моим братом. Но знание — это одно. А когда попробуешь… и вдруг осознаешь, что обратной дороги нет — кем бы ты ни стал, кем бы ни был в прошлом, это уже свершилось. Твоего оригинала не существует. Но есть ты, и ты не знаешь, кто ты… — она покачала головой. — Вы все преспокойно совершаете это с собой, постоянно. Я даже не знаю, чем тебя пыталась напугать моя мать.

— Если задуматься, только тем, что еще больше разуверила меня в реальности.

Наверное, в моем голосе появилось что-то не совсем безмятежное, потому что она быстро вскинула на меня взгляд широко-раскрытых ярко-синих глаз, уже не кажущихся холодными.

— Прости. Вот теперь я почему-то почувствовала, что это все-таки реальность, — она снова перевела дух. — И она очень… жесткая. Странно, наверное, что у меня могут сдавать нервы по таким пустякам?

— Да нет, не странно. Наверное, все вместе. Ты сама разрушила свою реальность, потому что сочла это нужным. И она разрушилась во всех смыслах, какие можно представить. И в простом человеческом, и — в техническом, если так можно назвать. Ты даже побывала в другой вселенной, которую теперь не знаешь, как расценивать — как бред, галлюцинацию или что-то настоящее — но если это было настоящим, то чем было прошлое, в котором этого не было? Что тогда это наше настоящее — настоящее ли оно? Правильное? Или правильный мир — какой-то совсем другой. А этот всего лишь ошибка и недоразумение. Кошмар, который хочется прогнать, стараясь проснуться. Ведь кажется, что все могло быть иначе. Что все можно изменить, прямо сейчас, неоднократно, пробуя снова и снова, доводя до совершенства или безумия, бесконечно. Только чем тогда все станет? Почему нельзя изменить больше? Почему не попытаться исправить все на свете? Но отнимая право на реальность у чего бы то ни было, ты отнимаешь его у самого себя — потому что и ты просто ошибка и случайность, порожденная многими ошибками и недоразумениями.

Она закрыла глаза и вздохнула.

— Да!..

— И ты сожалеешь о том, что сделала, когда вздумала изменить свою реальность?

Тарси вздрогнула.

— Я не сожалею об этом!..

— Не сожалела. В прошлом. Время имеет значение. Время, которое, может быть, можно переписать.

— Это недостойно! Я просто теряю веру в происходящее, и мне хочется… как же звалась эта глупая древняя птица? Та, что прятала голову в песок?.. Как же говорил Нейт?..

— Страус.

— Страус! Это я.

— Это не ты. Даже не представляю, сколько нужно храбрости, чтобы однажды вырваться из того мира, в котором ты жила.

Она перевела дух и слегка покачала головой.

— Совсем немного, если чувствуешь, что не живешь. И все становится страшнее и страшнее. И кажется, что хуже быть просто не может. Можно сделать что угодно, лишь бы это изменить.