Юрий Касянич - Лабиринт

*

Когда Берт, закончив образование, стал пристально заниматься историей,лет тридцать пять назад, - лабиринт был уже надежно погребен под барханами забвения, поколения смирились с состоянием катастрофической изоляции, и дремлющая обывательская масса содрогалась в совеющем неудовлетворяющем гомеостазе, ожидая какой-нибудь природной или социальной бури, чтобы оживиться, поразвлечься созерцанием, а при случае и принять в ней участие; изучая документы тех лет, он пришел к выводу, что появление лабиринта, вернее, легенды о нем, и все, что было связано с лабиринтом, стало причиной серьезной активации умов в изолированном городе, потребовало четкой позиции и конкретной точки зрения; преодоление лабиринта - в буквальном и переносном смыслах - стало общественным идеалом; все - от молодежи до стариков - зачитывались романами "Карстовый раунд" и "Мраморная амазонка", которые вышли массовыми тиражами; молодежь города ринулась в науку; свежая прививка оживила старые ветви, которые вновь начали обильно плодоносить; прошло около четырех десятилетий; молодые, поседев, стали академиками, а технология показала такие возможности, которые еще недавно казались сном; наслаждаясь зеленоватой прохладой архивов, молодой, распираемый надеждами и планами, Берт писал книгу о лабиринте, медленно, любовно поглаживая взглядом стеллажи с книгами и документами; под лиственный шелест кондиционеров он предвкушал эффект, с которым появится его книга, и уже самодовольно - пока еще в мыслях - пожимал влажные от зависти ладони коллег; он надеялся призвать сограждан оглянуться, оценить значение лабиринта и обратиться к реставрации утраченных нравственных ценностей; однако, коллеги, с которыми он обсуждал контуры своего замысла, иронически хмурили брови - наивняк, псих, книжный червь, оглянись вокруг, неужели кто-нибудь сочтет тебя нормальным, услышав парадоксальный призыв: "Назад в пещеру!", попробуй еще пробить публикацию такой сомнительной рукописи, в редакциях схватятся за головы - крамола! а массы все равно проспят; к чему окунаться в эпоху острых социальных различий из времени, где все стали равны благодаря технологии, которая требует минимума затрат? в тот год они еще не знали, что воцарилась жара, и не могли предполагать, какие драматические последствия будет иметь этот очередной необычный карающий феномен.

*

В первые дни Берту было зябко в пещере; термометр, встроенный в таймер, показывал постоянную температуру - около четырнадцати по Цельсию; после стольких лет изнурительной жары прохлада казалась невероятным благом, внушавшим телу недоумение и опасения, однако воздух был недвижим, что говорило об отсутствии близких выходов на поверхность; в то же время не было риска оказаться на пронизывающем простудном сквозняке; дышалось молодо, легко, мышцы не пропитывала свинцовая усталость, кратких привалов вполне хватало для восстановления.

*

Жара началась в том году, когда аспирант Берт приступил к работе над своей книгой; впервые не настала осень, календари по привычке теряли лист за листом, а кроны лип и каштанов оставались на удивление зелеными, хотя и утрачивали с каждым днем летнюю свежесть; к началу ноября затянувшаяся жара неспешно свернула листья-долгожители в трубочки, словно на парки, сады и бульвары обрушились тучи гусениц-листоверток; люди, в недоумении глядя друг на друга, продолжали носить летнюю одежду, разговоры о расшутившейся погоде стали напоминать заезженную пластинку; с удивительной расторопностью клерикалы (а еще догматики!) увидели в затянувшемся лете роковое знамение, в храмовых молебнах они убеждали бога положить конец солнечным бесчинствам, в проповедях набатом звучала мысль, что жара это кара людям, погрязшим в болотах греха, что город был изолирован богом, чтобы грех, как чума, не расползся по планете; синоптики и метеорологи с уверенностью, обеспеченной твердым денежным эквивалентом, врали, давая долгосрочные прогнозы, в которые подпускался неяркий краситель надежды на перемену погоды, ибо зима находилась под очевидной угрозой, и детвора озадаченно вопрошала родителей, когда же пойдет снег; но снег так и не выпал, зима не состоялась, лыжи и санки невостребованно пропылились в кладовках и сараях; весна была похожа на осень и зиму, набухшие почки столкнули гремящую зелено-бурую листву, и через три недели кроны покрылись изумрудными брызгами; в городе все чаще обнаруживали свое присутствие змеи, они нагло валялись, свернувшись чешуйчатыми кольцами на бетонных парковых площадках, как забытые шланги; заползали в песочницы, вызывая панический ужас среди издерганных мамаш, которые по привычке издали орали на своих детей, временами выныривая из непоследовательной болтовни; и как только в воздухе раздавался крик тревоги - эти самые мамаши и медлительные, согбенные и статные бабушки, разом отринув все мысли о хондрозах, ишиасах и подаграх, обретали поразительную стрессовую подвижность, и все стремительно возносили детей на руки, укладывали в коляски и катили прочь; и не менее перепутанная змея внезапно оставалась в полном одиночестве, даже не успев продемонстрировать свою агрессивность; и на казалось бы безопасных архивных полках завелись скорпионы, они даже овладели кабинетом, который Берту выделили для работы; однажды, открыв ящик письменного стола (стол был старинный, даже древний, темной полировки, с инкрустацией на столешнице, у каждого ящика была резная ручка - не чета нынешним стилизациям), он с изумлением увидел, что смоляная самка скорпиона вывела там свое поганое потомство и, почувствовав угрозу, воинственно нацелила на возможного обидчика ядовитый хвост, схожий с маленьким манипулятором; баллончик с инсектицидом, который Берт, перебежав улицу, купил в сутулом магазинчике под вывеской "На всякий случай",- несколько щедрых, от души, струй, и скорпиониха со своими гадкими детенышами захлебнулась отравой, так и не наказав обидчика, а Берт брезгливо собрал пинцетом дохлых тварей на листок бумаги и с удовольствием отнес в мусороприемник; вернувшись, он проветрил кабинет, включил озонатор, расслабленно опустился в обитое кожей кресло и тут же вскочил, испустив непроизвольный крик испуга,- на широком матово-кофейном подлокотнике взметнулся чёрный ядовитый фонтанчик скорпионьего хвоста; приходилось смириться с постоянным присутствием членистоногой нечисти где-то рядом; взгляды горожан стали озабоченнее и внимательнее, движения осторожнее - поначалу всем и всюду мерещились сколопендры, скорпионы, пауки, тропические сороконожки, которые с приходом жары естественным образом (но неведомо откуда) пополнили насекомый мир города; наиболее неуравновешенная часть населения усиленно муссировала слухи о якобы имевшей место диверсии, кто-то даже утверждал, что ночью видел пролетавший самолет, который распылял над городом личинки этих ядовитых пакостей; самолет? откуда? уже давно никто не летает! даже птицы обленились! медицинские лаборатории денно и нощно трудились над изготовлением больших партий прививочной сыворотки, началась поголовная вакцинация; теперь брандмауэры и афишные тумбы пестрели яркими плакатами "Все на вакцинацию" с изображениями последствий от укусов опасных насекомых, к плакатам прилагались адреса круглосуточно действующих прививочных пунктов, в учреждениях проводились занятия по оказанию первой помощи при укусах; предприимчивые ремесленники реагировали на сей малоприятный феномен по-своему: затопили витрины и прилавки своих лавочек морем маек с изображенными на них пауками и многоножками, обвивающими грудь, и надписями типа "Раздавим скорпиона!" одним словом, город ответил на предложенное природой испытание организованно и достойно, хотя, как обычно, нашлось немало паникеров, которые через день ходили на прививки, что вызвало случаи тяжелой аллергии;