Ольга Ларионова - Вахта Арамиса, или Небесная любовь Памелы Пинкстоун

И спокойной работы... - добавил он, чувствуя, что говорит уже что-то совсем несуразное.

Симона фыркнула, тряхнула головой и легонько щелкнула мальчика по носу:

- Заврался, братец. Спокойной... Приключени-ев! Прроисшестви-ев! Стрррашных притом. Космические пираты, абордаж, таран, гравитационные торпеды к бою!

- Всё сразу? - невинно спросил Митька.

- Только так. - Симона оглянулась на Ираиду Васильевну, шедшую к мобилю, и неожиданно вдруг сказала: - И почаще вызывай маму... Длинный фон у нас освобождается после девяти. - И побежала догонять Ираиду Васильевну.

Мальчик отступил на несколько шагов, стащил с головы синюю испанскую шапочку, и стал ею махать. Мобиль задрал вверх свой острый прозрачный нос и полез в небо.

ДОМОЙ, НА "АРАМИС"

Симона посмотрела вниз. Уже совсем стемнело, и сквозь дымчатое брюхо мобиля было видно, как медленно возникают и так же медленно отступают назад и растворяются цепи немерцающих земных огней.

- Аюрюпинская дуга, - сказала Симона, чтобы оборвать их бесконечный, не в первый раз начатый и не в первый раз кончающийся вот так, лишь бы кончить, разговор. - Значит, через двадцать минут Душанбинский космопорт.

- И все-таки, - упрямо продолжала Ираида Васильевна, - и все-таки я не представляю себе, что вы стали бы рассказывать своей Маришке о различных системах счисления перед тем, как заучивать с ней таблицу умножения.

- Уже рассказала. В общих чертах, разумеется.

- Зачем?.

- Да затем, чтобы ей не казалось все это так просто! Умножение у них в ночном курсе, утром встают и всё так легко, весело, и весь мир ясен, как пятью пять.

- Симона, дорогая, а разве вам не пришло в голову, что Митя ответил так только потому, что с ним говорили именно вы? Ведь во всех других вариантах со всеми остальными людьми на Земле - он ограничился бы элементарным ответом. Вы не учите его мыслить - вы учите его оригинальничать, и еще учите его выбирать людей, с которыми приятно пооригинальничать, и еще даете ему почувствовать вкус своего одобрения. Разве вы не знаете, как он ценит малейшее ваше расположение? Да в следующий раз он будет готов отрицать все на свете, лишь бы угодить вам.

Симона вдруг представила Митьку и себя сидящими нос к носу у бетонной стенки взлетной площадки.

И Ираиду Васильевну, сиротливо стоящую как-то сбоку от них. "Ревнует она его ко мне, что ли? - неприязненно подумала Симона. - Ну и пусть, сама виновата". А Ираида Васильевна продолжала говорить, словно сейчас, здесь, в рейсовом мобиле, на подлете к Душанбинскому космопорту, можно было заставить

Симону изменить свои взгляды на воспитание детей вообще, и Митьки в частности.

"Мы просто говорим на разных языках, - с тоской думала Симона, - "учет возраста", "логическое переосмысливание понятий в детском аспекте" бр-р-р... и еще это - "индивидуальный подход". Ей кажется, что это хорошо. А меня при этих словах охватывает такая тоска, словно каждому детенышу подобрана своя, индивидуальная клетка, только отделана она не позоосадовски, а со вкусом, - скажем, окрашена точно в тон глаз".

- Допустим, - продолжала Ираида Васильевна, - что семилетней девочке и можно популярно рассказать о различных системах счисления, хотя я сомневаюсь в необходимости таких преждевременных знаний. Но зачем пятикласснику объяснять особенности политического строя Америки? Мы с вами прекрасно понимаем, что пресловутый "кибернетический социализм" - это фикция. Но это ясно нам, знающим историю развития общества. А что вынес из беседы с вами Митя? Боюсь, что одно: недоверие к самому слову "социализм". Он не понял, что в Америке на самом деле доживает последняя стадия капитализма; для него теперь существует "хороший социализм" - какой был в нашей стране, и "плохой социализм" - как сейчас в Америке. Вот чего вы добились. А ведь через каких-нибудь два года он будет проходить все это в школе и ему немалых трудов будет стоить борьба с собственными неверными представлениями, которые складываются вот из таких случайных бесед.

Симона упорно смотрела вниз. Что за странная мания - делать из своих детей дураков? А может быть, это - инстинктивное желание, скорее всего даже неосознанное, чтоб рос потише, поглупее, грубо говоря; чтоб не стал, как отец, одним из тех космолетчиков, которые улетают так далеко, что не возвращаются.

И хотя. это было всего лишь предположение, Симоне вдруг стало мучительно жаль эту женщину, со всей ее формальной правотой, которая рано или поздно оттолкнет Митьку от нее.

- Да, наверное, вы правы, - примирительно сказала она. - Моя Маришка первый год в школе, я не пригляделась. Вам виднее - Митька-то в пятом. А у меня еще слишком свежи воспоминания о нашем нантском колледже. Тогда только-только закрыли все частные школы и построили этакие гигантские комбинаты-инкубаторы. Мы бодро топали по традиционным туристским маршрутам, где через каждый километр были спрятаны пункты медицинского обслуживания, мы пели у костров песни, разученные на уроках, мы познавали романтику будней посредством не слишком утомительного физического труда, с неимоверными усилиями измысленного специально для нас в условиях современной автоматизации хозяйства. И знаете, о чем я мечтала в Митькином возрасте? Попасть на самый настоящий античный пир. Потанцевать на королевском балу. Я терпеливо смотрела в рот моим учителям истории, когда они рисовали грандиозные картины нашего Конвента, вашего Смольного, наших и ваших гражданских войн, - и мечтала о сусальном принце, потому что он был мой, только мой, oт серебряных шпор до соколиного перышка на шапочке. Симона прикрыла глаза неясно представила себе черного, обожженного Агеева, каким она впервые-увидала его после катастрофы на этой чертовой голубой сигаре "Суар де Пари".

"Я знаю, что она мне сейчас возразит, и она будет, как всегда, формально права, права обидной правотой азбучных истин. А истина все равно будет не на моей И не на ее, а на третьей, Митькиной стороне, потому что даже я, при всем желании, не могу до конца быть такой, как он, хотя мне все время кажется, что я еще мальчишка, первый хулиган Нантского политехнического колледжа. А она сейчас авторитетно заявит, что..."

И действительно, Ираида Васильевна ухватилась за несчастного принца и начала доказывать, что нельзя Преподавать в школах волшебные сказки только для того, чтобы отдельные индивидуумы получили возможность самостоятельно изучить революционное прошлое своего народа и тем самым удовлетворить свою тягу "к чему-то своему, только своему".

- Не пройдет и двух-трех лет, - безапелляционно заявила она, - как на примере своей дочери вы убедитесь, что современная школа может воспитать полноценного и развитого ребенка, не ущемляя его тяги к самостоятельной романтике.