Виталий Бабенко - Игры на Красной площади

Далее, кажется, был перерыв на обед — нас всех горячей кашей из котлов кормили, кое-кому и щец досталось, обед, между прочим, бесплатный был, хоть мне никто и не верит, — а потом состоялись две драки.

На площадь с двух сторон вывели «памятников» и жидомасонов. Сначала «памятникам» выдали дубинки и мотоциклетные цепи — как поперли патриоты на масонов, только клочья в воздух полетели, кому мозги вышибли, кому зубы выбили до единого. Свисток, сирена, гудок — короткая пауза — и роли поменялись. Теперь цепи и дубины, колья и кирпичи у жидомасонов. Те, в свою очередь, стали «памятников» метелить — любо-дорого смотреть. На счете тридцать пять-пятнадцать на сорок два-двадцать три раунд закончился. По площади пошли уборочные машины.

(«Как этот счет понимать?» — опять не удержался кто-то из юнцов.

«Чего ж тут непонятного? — пожал плечами безногий на тележке и даже утюжками пристукнул по полу в раздражении. — Стало быть, тридцать пять раненых и пятнадцать трупов с одной стороны, сорок два калеки и двадцать три жмурика — с другой. Если по очкам считать, то масоны выиграли».)

Точно, судьи белые плакатики подняли, там все и отразилось. Хорошо помню, уборочные машины потом минут пять крутились. А мы с соседом заспорили. Рядом со мной один гражданин сидел, в лисьей шубе — это первого-то мая! — молчал-молчал, только сухарями хрустел, потом вдруг говорит: «Спорим, сейчас „союзников“ поведут?». Ну нет, отвечаю, «союзники» после интеллигентов будут. «Да-а-а?! — ухмыляется он. — Неправда ваша, батенька, интеллигенты — на закуску, их в самом конце пригонят». Слово за слово, схватились за ножи, ну, думаю, берегись, лисья шуба, сейчас вмиг уши отрежу — и отрезал бы, только радио помешало — объявило следующий раунд. И кто, вы думаете, оказался прав? Я, конечно. Забренчали кандалы, в воздухе повисло «га-га-га-га» — на площадь хлынули интеллигенты. Про ножи мы с соседом враз забыли, все внимание — к площади. А то, что уши не отрезал наглому спорщику, — конечно, жаль.

Правда, одно ухо я с площади все же унес. Но об этом потом.

Ребятки, что-то вы ко мне совсем невнимательны. Вот и новокаинчик наготове, а бузы нет. Есть? Значит, возрадуемся. Десять капелек — и полное осветление мозгов плюс прояснение речи. У-упс, как говорят наши друзья американцы.

(«Кто друзья? — поперхнулся присевший к столу босоногий рикша-волжанин с трофическими язвами на бедрах. — С каких это пор заморские гости стали друзьями?» Рикша сильно волновался, отчего его оканье стало еще заметнее.)

Замолкни, волга. Я называю друзьями всех, кого захочу. А лучшие друзья — те, кто варит хорошую бузу. Например, бузу из американского маиса. Понял связь?

Про кого я рассказывал? А, про интеллигентов. Ну, с этими умниками вообще комедия. Им, значит, глаза завязали, а на площадь вышли асфальтовые катки. Конечно, увернуться от катка — дело плевое, но если глаза ничего не видят и если на площади человек пятьсот мечутся, тогда абзац. Видели, что от человека остается, когда по нему каток пройдет? Нет? А я видел. Очень поучительное зрелище. И звук характерный — когда череп трескается. Все равно что большое крутое яйцо раздавить. О-о-очень большое яйцо. Эй, лысый, ты что опять зарделся? Я совсем другое яйцо имею в виду, куриное, не то, что ты подумал.

Есть, други мои, такое слово — вакханалия. Это когда много пьют. Вот мы пьем — у нас вакханалия. А когда без вина пьянеют — тоже вакханалия, но другая. Так я вам скажу, после интеллигентов на Редовой, то бишь Красной, сквере самая вакханалия и началась. Это когда выволокли проституток, гомиков, лесбиянок, трансвестистов, зоофилов и прочую нечисть. Все извиваются, верещат, чувствуют, что полный кандец настал. Кто-то в толпе крикнул: «Бей блядей!» — и Народ попер на брусчатку. Чем их только не били — кулаками, палками, штырями, арматурой, ножками от табуреток, биллиардными киями — люди у нас запасливые, — одна бабка зонтиком у лежащих глаза выковыривала, какой-то старик педерастов авоськой душил… Словом, пир на весь мир!

А я сижу себе, бузу допиваю. Нет, не потому, что руки марать не хотелось. С удовольствием измарал бы. Просто ясно понимал: встанешь, только ринешься на блядей, а твое место уже какой-нибудь барин занял. Ухо надо востро держать — всегда и везде, поняли, ребятки? Мне с моей скамьи все отлично видно было. И потом — что еще нужно добропорядочному гражданину? Бузы и зрелищ. Зрелищ и бузы. Больше ничего.

Устал Народ… Притомился. Снова все по краям площади разошлись, опять уборочные машины выехали. А для передышки по радио объявили «союзников».

(«Ну совсем разошелся, — проворчал человек с двумя горбами, судя по мундиру, чиновник. — Надо же, Союз… Ты еще эсэсэсэр скажи!»)

Слушай, бактриан, помолчал бы. Надо же понимать: Союз нерушимый — это одно, а «Союз» в кавычках — совсем другое. Тьфу, верблюд чертов, с мысли сбил! Ну-ка, налей бузы лучше, а то вообще рассказывать перестану.

Итак, объявили «союзников». Вышла дюжина мужиков и баб в белых рубахах с петухами крестиками. Игра вот в чем заключалась. «Союзники» должны были за десять минут перекрасить рубахи в свой любимый цвет — красный. Чем? Это их проблема. По истечении контрольного времени рубахи и так окрасятся — стрельцы с автоматами уже выстроились. Ух, как «союзники» стали друг за другом гоняться — любо-дорого смотреть! Догоняет, к примеру, супостат супостата или супостатку, один черт, и ногтями по лицу — взззззз… Кровь хлещет, на рубахе красные пятна, Игра продолжается. Уж и кусались они, и царапались, и, ремни снявши, пряжками секлись, крючками лифчиков полосовали друг друга. Но — молодцы! К концу срока не только рубахи — вся площадка, огороженная канатами, красной стала. Стрельцы расступились, и «союзники» заковыляли восвояси.

Что еще было? Сжигали в заколоченном ларьке кооператора, метили всем миром раскаленными таврами фермеров, распродавали по частям тело биржевика — вот аукцион был! всем аукционам аукцион! — я хотел было глаз купить, да «реформашек» не хватило, на бузу много ушло, пришлось ухом довольствоваться, оно до сих пор у меня дома в стеклянной банке хранится, скукожилось, правда.

Да, интересная игра «Ешь землю!» Насыпали посреди площади кучу чернозема, привезли целую фуру арендаторов, каждому дали по большой деревянной ложке. Ешь, мол, землю, падаль! Покуда всю землю не слопали, арендаторов не выпустили. Но — отдадим торгашам должное. Никто не стал гордыню ломать, никто не отказался.

(«А если бы отказались?» — с интересом просипел крестьянин с калоприемником.)

Если бы отказались? Нет, убивать не стали бы. Там наготове был короб с песком. Чернозем еще трескать можно, если притерпишься, а вот поди попробуй песок жрать. Причем под пулями! Тут не только чернозем — тут назем будешь хватать, давясь и причмокивая от счастья.