Юрий Тупицын - Ходовые испытания

- Командир, до взрыва сто девяносто плюс-минус пять секунд, - четко доложил Шегель.

Молодчина, взял себя в руки! Ларин пустил секундомер и вышел на внешнюю связь.

- Я "Вихрь". Подхожу к зоне. Имею резерв три минуты.

- Понял, три минуты.

Большая стрелка десятисекундника резво бегала по циферблату. Оборот десять секунд. Еще семнадцать оборотов с лишним успеет она сделать, а потом "Вихрь" превратится в раскаленное ничто, в маленькое злое солнце, испепеляющее все вокруг.

- Бот, я "Вихрь". Готовьтесь принять оператора.

- Я бот, понял. Иду рядом, слежу за вами.

- Андрей Николаевич, - послышался возбужденный голос Шегеля, - есть выход!

Это было как гром среди ясного неба!

- Выход? - оторопело переспросил Ларин.

- Можно попробовать "заморозить" реактор ходом. Форсажным ходом! Гарантия успеха - процентов тридцать пять!

- Понял! Все понял!

Как это просто! Почему он сам не додумался до этого? И почему до этого вообще никто не додумался? Может быть, потому, что "замораживать" аварийный реактор - это все равно что ходить по краю пропасти с завязанными глазами?

При разгоне корабля из горячей зоны реактора с колоссальной скоростью выбрасывается плазма, а поэтому активность этой зоны на ходу заметно меньше, чем при холостой работе, когда плазма "варит" самое себя без всякой полезной отдачи. Это все давно известно. Если, например, с места резко дать сразу максимальный, форсажный ход, то утечка плазмы будет такой большой, что температура горячей зоны может упасть ниже нормы, и тогда термоядерная реакция прекратится. Реактор остановится, "замерзнет", как говорят специалисты.

Да, все это давно известно, но вот Шегеля озарило, и он понял, что можно "заморозить" не только нормальный, но и аварийный реактор. А почему бы и нет? Попытаться сбросить готовую взорваться, закритическую плазму через рабочее сопло, гонять рейдер на форсаже до тех пор, пока реактор не "замерзнет". А уж если ничего не выйдет, то в самый последний момент катапультироваться в защитной капсуле. Конечно, полностью от проникающей радиации она не защитит, и он получит добрую порцию рентген, но ведь для чего-то существует и медицина! А разве красавец рейдер, над созданием которого три года работали лучшие инженеры Земли, не стоит риска?

Да, это будет бег по краю пропасти, риск, расчет на удачу, игра! Даже не игра, а бой. Встречный бой со стихией, рвущейся на свободу из-под контроля человека. Вряд ли честно от этого боя уклоняться.

- Командир, рискнем? - азартно спрашивал Шегель.

Ларин бросил взгляд на секундомер. Время еще есть, две с лишним минуты. И принял решение.

- Бот, я "Вихрь". Катапультирую оператора.

- Бот понял, готов.

Какое-то мгновение Ларин помедлил.

- Олег Орестович, катапультируйтесь.

- А... а вы?

- Попробую заморозить реактор.

- Но это... нечестно! Реактор - мое дело! Я остаюсь!

Он прав, он тысячу раз прав! И все-таки Ларин не мог оставить его на борту. Дело было даже не в человеколюбии и благородстве. "Замораживание" аварийного реактора требовало отдачи на самую грань возможного. Одним своим присутствием на борту Шегель связал бы ему руки. Ларин не сделал бы и половины того, на что был потенциально способен.

- Оператор, - раздельно сказал он, - немедленно катапультируйтесь.

- Понял, - дрожащим от обиды голосом ответил Шегель.

Послышался легкий щелчок - это были отстреляны узлы крепления кресла оператора, а потом хлопок. Ларин проследил по экрану за траекторией полета капсулы и, убедившись, что все в порядке, облегченно вздохнул. Он остался на корабле один.

- Бот, оператор катапультирован. Меня не ждите.

- Я бот, оператора принимаем. Вас не понял.

Ларин не стал повторять, не было времени.

- Я "Вихрь". Имею резерв две минуты. Стартую, пробую заморозить реактор.

И хотя все уже было решено, какое-то короткое мгновение Ларин помедлил. Не то чтобы он колебался: пути назад не было. Просто бой за рейдер требовал отличной формы, надо было привести себя в порядок, собраться. Так медлит штангист, уже нагнувшись и обхватив гриф штанги с рекордным весом.

- "Вихрь", вам одна минута. Затем срочное катапультирование!

- Понял. Пошел, не мешайте.

Ларин энергично выжал ходовую педаль. Тело сразу налилось свинцом, отяжелели веки, отвисли щеки, в глазах поплыл туман... А вот и темнота! Мгновение, и Ларин убрал ногу с педали. Рейдер рывком вышел на малый ход, провал в сознании длился доли секунды. Так и было задумано. Однако желтая лампа реактора мигает по-прежнему. А ну еще раз!

Да, так и было задумано. Ларин сознательно шел на риск, на тонкое балансирование на самой грани дозволенного. Он знал, что сбить накал реактора, а потом и "заморозить" его можно только максимальным ускорением рабочего тела. Надо было жать на ходовую педаль, жать до потери сознания в самом буквальном смысле этого слова. Но в самый последний, критический момент надо было остановиться! Стоило пропустить это мгновение, стоило чуть затянуть перегрузку, как темнота в глазах могла перейти в полную потерю сознания, а в такой обстановке это было равносильно катастрофе. Такая балансировка на самой грани допустимой перегрузки была смертельно опасной, требовала абсолютного самообладания и уверенности в себе, но только она одна и повышала существенно вероятность успеха в этом бою.

Ларин сделал не менее десятка попыток, когда, вынырнув из темноты мгновенного небытия, заметил на приборной доске уже не желтую, а зеленую контрольную лампу. Он-таки сбил накал реактора!

Ларин прокричал "ура", и в тот же самый момент до его слуха донесся подчеркнуто спокойный, требовательный голос руководителя испытаний:

- Ларин, я "Спутник". Катапультируйтесь.

Все, резервное время кончилось, надо выходить из боя. И это в тот самый момент, когда удалось сбить накал! Лучше бы тогда и не начинать, легче было бы бросить корабль. Ведь Ларин уверен - еще немного, и реактор "замерзнет". А так - все напрасно: термоядерная реакция не потухла, плазма продолжает нагнетаться, и стоит дать реактору небольшую передышку, как он снова выйдет на закритический режим.

А что, если попробовать еще раз?

- Ларин, срочно катапультируйтесь!

Один-единственный, последний раз?

- Ларин! Немедленно катапультируйтесь!

Нет, преступно не использовать последний шанс! Ларин щелчком выключил радиостанцию - ведь просил не мешать - и снова энергично выжал ходовую педаль. Когда потемнело в глазах, он не отпустил ее, как это делал в прошлых попытках, а прижал еще чуточку. Ту самую чуточку, которой, может быть, и не хватало все это время. Он ведь знал, что реактор вот-вот "замерзнет".

Очнулся он не сразу, а словно просыпаясь после глубокого сна. Очнулся и некоторое время недоуменно смотрел на приборную доску. Потом разом вспомнил все, и сердце у него екнуло - значит, все-таки не удержался на тонкой грани дозволенного. Глаза его привычно обежали контрольные приборы и остановились на ярком красном огне. Это был злой, угрожающий сигнал. Глядя на него, Ларин понял, что проиграл бой. Проиграл в самый последний момент, когда победа была рядом, рукой подать. Проиграл бездарно перестарался. Пока он был без сознания, реактор успел выйти на закритический режим. Взрыв реактора мог произойти буквально каждый миг, катапультироваться бессмысленно.