Ольга Кузнецова - Медленный солнечный ветер

Димитрия не была такой глупой. Она прекрасно понимала, что подобная манера поведения ни к чему хорошему не приведет, а только к нелепой быстрой смерти. Может, она и не стремилась жить, но в девушке все еще жил животный инстинкт самосохранения, призывающий ее уйти как можно дальше от привлекающих внимание глупцов. Наблюдающая за Землей плазма была особенно чувствительна ко всякому шуму и, едва заметив что-то привлекающее внимание, действовала мгновенно и наверняка. Стреляла на поражение.

Читать становилось все труднее — Димитрия уже едва держала себя в руках, чтобы не сорваться и не пойди надрать задницы создающим этот адский шум глупцам. Зрачки девушки медленно сужались, а дыхание участилось. Димитрия была на грани.

Будучи еще совсем ребенком, в детском саду и в школе Димитрия слыла драчункой. Если была необходимость, она могла повздорить и с мальчиком, который был гораздо крупнее нее. Негошу — ее однокласснику — пришлось даже вправлять нос, а мать Негоша потом долго отчитывала Димитрию за недолжное "не подобающее девочке" поведение.

Димитрия на вид была довольно-таки хрупкой девочкой, но ее кажущаяся слабость не распространялась на ее глубокий внутренний мир. Любой другой на ее месте после войны точно сломался бы, а она выстояла.

Грохот на улице становился все громче и чаще. Послышались отзвуки падающего на землю металла. Все это становилось невыносимым, и, с невозмутимым видом захлопнув старую рыхлую книгу, Димитрия резко встала с места и вышла из квартиры, даже не потрудившись сначала посмотреть в окно, чтобы выяснить, в чем была причина шума.

В пустом подъезде воняло сыростью, никто его давно уже не перекрашивал, а внутри еще до сих пор чувствовались отзвуки аромата крысиной отравы. Сейчас она была уже ни к чему — крысы исчезли сами. Или, точнее, обезумевшие от голода люди помогли им исчезнуть. В первый год было еще не так сложно: можно было держаться на продовольственных запасах, заходить в оставленные без присмотра магазины и уходить, не оставив ни кроны. Деньги уже не имели значения. Это потом люди поняли, что еды на самом деле было не так много, как им сначала казалось, и тогда в ход пошло все: от животных до себе подобных. Чувство голода оказалось сильнее всего остального. Животные инстинкты победили в человеке человека.

На улице гулял бесхозный ветер, и Димитрия невольно поежилась от наступающего осеннего холода, а потом упрекнула себя в том, что не догадалась прихватить с собой куртку. Обхватив свое отощавшее тело руками, девушка устремилась на соседнюю улицу — туда, откуда раздавались странные звуки, — мимо оставленных несколько лет назад прямо посередине дороге машин и велосипедов. Казалось, будто жизнь покинула Сараево только на мгновение, и вот-вот за своими автомобилями вернутся люди — настоящие живые люди, которые разговаривают, дышат, смеются. Люди, которые при мысли о том, чтобы съесть другого человека, кривятся от отвращения и спрашивают, что за глупые шутки, а затем прибавляют, что стали вегетарианцами уже пару месяцев назад.

Димитрии повезло. Придя в себя от осознания того, что в городе больше никого не осталось, она начала обыскивать близлежащие дома в поисках продовольствия и кого-нибудь живого — такого же выжившего, как она. Совершенно случайно девушка наткнулась на подвал, полный замороженной рыбы и всяких рыбных консервов невысокого качества. Еще в одном подвале она нашла небольшой склад макаронных изделий. Все это добро Димитрия благоразумно перетащила в свою квартирку на Дражской улице, заняв им бывшую комнату младшей сестры. Она понимала, что Весна уже не вернется, но от этого не становилось проще, и она глушила рыдания, затыкая себе рот ладонями и перебираясь через улицу за новой партией консервов и макарон. Задержись девушка еще хотя бы на несколько дней, о подвалах тут же бы узнали вандалы, и от запасов в считанные часы не осталось бы даже характерного рыбного запаха.

Димитрия торопливым шагом пересекла Дражскую улицу и вышла на перекресток, за которым начинался Славенко — довольно-таки длинный пешеходный бульвар с целой россыпью маленьких лавок и магазинчиков. Именно там и веселились те недоумки, которым пришла в голову "замечательная" идея позлить плазменных киборгов.

Выглянув из-за угла, девушка затаила дыхание, уставившись на большой летный корабль, противно пыхтевший и урчавший. Обитая настоящим лунным сверкающим на солнце железом, машина вся тряслась и подпрыгивала, безуспешно пытаясь подняться обратно в воздух. Возле корабля (между прочим, еле втиснувшегося в узкую пешеходную улочку) суетливо носилось несколько мужчин в военных комбинезонах пепельно-черного цвета и сдвинутых набок пилотках. И самым странным было то, что эти люди не выглядели голодными или сумасшедшими — они выглядели… ну… людьми.

Это открытие так ошеломило Димитрию, что на долю секунды оптимистичные мысли надежды накрыли ее с головой. Она могла дать этим людям кров и пищу на то время, пока им не удастся взлететь на их огромной машине, а когда все-таки удастся, то они возьмут ее с собой. Все было настолько просто и гениально, что девушка аж поразилась своей находчивости. Они возьмут ее с собой! Они обязательно возьмут ее с собой!

Мысль о том, что в мире еще остались нормальные люди, окрылила Димитрию, и она сама не заметила, как из глаз покатились невольные слезы. Своему "спасению" она радовалась как ребенок. Как ей хотелось вновь ощутить тепло человеческих рук, услышать журчащую речь из человеческих уст! Это было совсем не то же самое, что слышать, как бранятся пьяные беженцы, в глазах которых давно поселилось безумие, а жизнь потеряла для них какой-либо смысл. Они всегда одевались в лохмотья и не заботились даже о том, чтобы хотя бы попросту помыться или побриться. Беженцы в основном были мужчинами — что же касалось женщин, их почти не осталось. Да, некоторым удавалось забеременеть, но из-за отравленного радиацией воздуха дети рождались уродами, а сами женщины после родов умирали. Человечество было обречено — вот почему Посланцы не так беспокоились о судьбах тех, кому каким-либо образом удалось выжить после войны. О Димитрии, например. Они не считали таких, как она, угрозой, так что пока она не была замечена ни за чем преступным, они позволяли ей жить.

Внезапно пришедшая к Димитрии радость сменилась опасением за то, что корабль мог взлететь в любой момент. Неисправность могла быть и не такой серьезной, как сначала подумала Димитрия.

Но девушка не могла заставить себя сделать и шагу — она просто стояла и смотрела, как мужчины в военной форме бегают вокруг трепыхающегося железного монстра и кричат что-то на смутно знакомом языке. Одно дело было читать эти слова в книгах, а совсем другое — слышать от живых людей.