Грег Иган - Хранители границы (пер. Ю. Соколова)

Две длинные составляющие вероятности, промодулированные последовательностью осциллирующих пучностей, тянулись вдоль краев поля. Третья, более короткая компонента, в своем движении вдоль центровой линии таяла, возникала снова, сливалась с другими, достигавшими лицевых линий поля, образуя почти прямоугольное плато, включавшее в себя ворота.

Плато становилось световым столбом, который сужался и вырастал, когда дюжины мод, наконец согласовавшись по фазе, разом ударили в непроницаемый барьер границ поля. Остальная часть площадки была покрыта совсем уже измельчавшим остатком, а эллиптические составляющие казались лесенкой, уходящей от ворот, но основная часть волны, перехлестнув рост игроков, теперь сошлась в одном-единственном максимуме, высящемся над их головами десятиметровым острием.

На мгновение мяч застыл.

А потом начал рассыпаться.

Арбитр сказал:

— Сорок девять и восемь десятых.

Волновой пакет оказался недостаточно плотным. Джамиль попытался стряхнуть разочарование и обратить свои чувства в противоположную сторону. Теперь соперники получали пятнадцать секунд, чтобы подрегулировать спектр и удостовериться: образовавшийся вновь на другом конце поля отраженный пакет стал чуточку уже.

Джамиль заметил Маргит. Она спокойно улыбалась ему, и Джамиль внезапно понял: эта женщина знала, что противник не сумеет забить гол. И поэтому перестала мешать Джамилю. Она дала ему возможность в течение нескольких секунд заострять волну, понимая, что он уже опоздал, зная, что это небольшое достижение пойдет на пользу ее собственной команде.

Джамиль восхитился: для такой игры требовалось необычайное мастерство и уверенность. Он знал, чего можно ожидать от остальных игроков и, не будь здесь Маргит, наверняка позволил бы себе помечтать о появлении молодого талантливого игрока, способного вновь сделать игру интересной. Тем не менее легкая досада кольнула в сердце. Его все-таки должны были предупредить, насколько хорошо она играет.

Гармоники выскользнули из фазы, и волна вновь расползлась по всему полю, однако ее повторная конвергенция была неизбежна: в отличие от звуковой, например, или водяной волны, она была избавлена от скрытых степеней свободы, истиравших ее точность в энтропию. Джамиль решил не обращать внимания на Маргит; помимо зеркальной блокировки существовали более примитивные стратегии, работавшие ненамного хуже.

Чусок наполнял теперь гармонику «два-десять»; Джамиль предпочел противодействовавшую ей «четыре-шесть». Им нужно было только удерживать волну от резкого роста. Несущественно, добиваются ли они этого, поддерживая статус кво или просто гоняя пик из одной стадии затупленности в другую. Устойчивое сопротивление, которое ощущал на бегу Джамиль, свидетельствовало: он совершает переход без противодействия; тем не менее никаких визуальных свидетельств успеха не обнаруживалось. Достигнув оптимальной точки, откуда можно было охватить одним взглядом значительную часть поля, он заметил по всей длине волны трепещущее свечение. Джамиль насчитал девять локальных максимумов: почти паритет. Маргит закачала в них большую часть амплитуды, извлеченной из его гасящей гармоники. Безумная трата энергии! На гармонику такого высокого порядка столько не расходуют. Никто вовремя не заметил этого и не остановил ее.

Опять образовывалась голевая волна. Однако взамен растраченного попусту времени у него оставалось на действия лишь девять-десять секунд. Джамиль выбрал на своей территории самую сильную из равных гармоник, сочленив с ней худшую и опустошенную, вычислил скорость, способную соединить их, и побежал.

Он не стал оборачиваться, чтобы увидеть забитый соперниками гол; ему не хотелось рассеиваться. Волна вернулась к его ногам; подобная, скорее, не земному приливу, а движению небесного океана, возмущенного вторжением черной дыры. Город услужливо воспроизвел тень, которую отбросило бы его тело, съеживаясь перед вырастающей световой башней.

Прозвучал вердикт:

— Пятьдесят и одна десятая.

Воздух наполнялся победными криками, как всегда, громче всех старался Езкиель. Джамиль со смехом пал на колени. Любопытное ощущение, и такое знакомое: и обидно, и смешно. Если бы результат совершенно не интересовал его, игра не дала бы удовлетворения, но чрезмерная горечь по поводу поражения и ликование в результате победы — могли также погасить любой интерес. Он едва ли не видел, как ступает по грани между противоположностями, столь же тщательно регулируя свою реакцию, как и всякое действие в самой игре.

Джамиль успел полежать на траве, чтобы перевести дух, прежде чем игра возобновилась. Внешняя сторона микросолнца, обращавшегося вокруг Лапласа, была укрыта камнем, но свет, отражавшийся к небу, пересекал 100 000-километровую ширину три-тороидальной вселенной, создавая слабое свечение на ночной стороне планеты. Хотя впрямую была освещена только долька, Джамиль вполне мог различить на застывшем в зените первичном изображении полный диск противоположной полусферы: находящиеся под ним континенты и океаны, до которых кратчайшим путем было тысяч двенадцать или что-то около того километров. Другие изображения, целой сеткой рассыпавшиеся по небу, располагались под другими углами и обнаруживали полумесяцы дневной стороны. Единственное, чего нельзя было отыскать на любом из них даже с помощью телескопа — это изображения его собственного города.

Топология этой вселенной позволяла тебе видеть затылок, но не лицо.

Команда Джамиля проиграла, ноль — три. Вывалившись с поля к расположенным рядом фонтанчикам, он утолил жажду, потрясенный тем удовольствием, которое доставил ему этот простейший поступок. Жизнь вновь стала прекрасной, и если вернулось это состояние, значит, возможно все. Он вновь вошел в синхро, в фазу, и воспользуется такой возможностью целиком, сколько бы она ни продлилась.

Он поравнялся с приятелями, которые направлялись к реке. Езкиель, усмехнувшись, положил ему руку на плечо.

— Не повезло, спящий красавчик! Ты выбрал неудачное время для пробуждения. Когда с нами Маргит, мы непобедимы.

Джамиль сбросил его руку:

— Не стану спорить. Кстати, где она?

Ответила Пенни:

— Ушла домой. Она только лишь играет с нами. Никаких вольностей после матча.

Чусок добавил:

— И в любое другое время.

Пенни коротко глянула на Джамиля, давая понять: не стоит прикалываться к Чусоку.

Джамиль задумался, гадая, откуда вдруг взялась эта досада. На поле Маргит казалась вовсе не отстраненной и высокомерной, скорее бесстыдно великолепной.