А. Живой - Великий больной

– Красное, кажется, – неуверенно проговорил Калыван, быстро взглянув на свои руки, – хотя, я, конечно, могу ошибаться.

– Можете. Но, не ошибаетесь, – уверила его докторша, – это действительно большое красное яблоко. Так что у вас и с этим все нормально. Ешьте побольше морковки и не читайте по ночам под одеялом с фонариком. Тогда будет все хорошо.

– Доктор, – посетовал напоследок сильно разочарованный Калыван, уже стоя в дверях, – а еще у меня иногда двоиться в глазах. Кажется. И мушки черные летают, когда я на солнце смотрю.

Женщина-врач вперила в него строгий прощальный взгляд.

– Вы что, ненормальный? Ну, кто же смотрит прямо на солнце? Вам после этого не только мухи покажутся. Никогда не смотрите на солнце и мух не увидите. А если в глазах двоится, так это к ортопеду или хирургу. Хандроз лечите. Он сейчас заразный пошел. У всех есть. Все. Ешьте морковку. Следующий!

Воспрянувший духом Калыван всего за пятнадцать минут умудрился пробиться к хирургу, который по совместительству был ортопедом и еще курировал лечебную физкультуру. Это был невысокий седовласый крепыш.

– Доктор, – радостно сообщил Калыван, врываясь в кабинет, – у меня болят ноги и руки. А еще двоится в глазах и голова кружится, когда в шее покалывает.

– Угу, – пробормотал доктор себе под нос, – снимайте обувь, рубашку и постарайтесь встать прямо. Ноги в месте. Угу.

Калыван выполнил все требования, и теперь стоял босой и счастливый посреди кабинета. Хирург обошел его кругом, что-то рассматривая. Провел пальцем по спине сверху вниз.

– Угу, – подытожил он свои наблюдения, – закройте глаза и коснитесь кончиком пальцев своего носа.

Калыван осторожно, боясь попасть себе в глаз, дотронулся до носа.

– Угу, – сказал доктор и теплым шершавым пальцем потрогал шею Калывана, – вы часом, милейший, дверные косяки не задеваете?

Калывана прошиб холодный пот надежды.

– Регулярно, доктор. Я в дверь не могу войти с первого раза. То одним плечом ударюсь, то другим.

– Угу. Бывает, бывает, – сказал доктор, – возможно, у вас одна нога чуть короче другой. Но, это пока только гипотеза. Хотя у всех нас что-то одно короче другого.

– Доктор, – уточнил Калыван, – а это опасно? Это что же получается, я тогда должен все время по кругу ходить? То есть мне теперь, что бы прямо ходить, придется все время курс контролировать?

– Угу. Хотя не обязательно. Вы довольно прямо просочились в дверь и косяк наш пока в порядке, так что у вас это не смертельно. Можно жить и так. Тем более, что в организме человека много метаморфоз. Вот, например, за день наш скелет укорачивается от ходьбы, а за ночь восстанавливается. Вот так. Угу. Подумаешь одна нога короче. Хотите, можем вторую подрихтовать до нормы?

Последние слова хирург произнес с большой теплотой и любовью, поглядывая на блестевшие в металлическом ящичке инструменты.

Калыван мгновенно оделся.

– Спасибо, доктор, – ответил он, пятясь задом из дверей, – я как-нибудь так перконтуюсь. Пока вроде не плохо выходило. До свидания.

– Заходите, милейший, – попрощался с ним седовласый крепыш, снова бросив взгляд на инструменты.

– Угу, – кивнул Калыван, закрыв за собой дверь.

Уже минут десять Калыван стоял на лестнице у входа в поликлинику, осторожно щурился на солнце, и колебался по поводу дальнейших действий. С одной стороны посещение хирурга вселило в него уверенность, что пока жить можно, несмотря на ногу. С другой стороны оставались недообследованными печень, почки, легкие (там слышались какие-то хрипы, кажется), ухо-горло-нос, ну и, конечно, желудок. Не стоило забывать также о внезапных напастях: артрите, артрозе, склерозе, гангрене, туберкулезе, сальмонеллезе, остеохандрозе и прочих, названия которых были такими сложными, что Калыван не мог вспомнить их сразу.

– Мужик, дай закурить, – в двух шагах от него остановился какой-то занюханный бомж, опиравшийся на костыль.

– Не курю, – отрезал в задумчивости Калыван, пытаясь заткнуть нос, чтобы не впитывать благоухание нежданного соседа. Он размышлял о том идти ли завтра за результатами анализов. Поскольку выходило, что руки-то все же были белые, а не желтые, то и смысла особого в этом уже не было.

Бомж прикурил у другого ханыги, проходившего мимо, пыхнул дымком, прищурился на солнце, и снова обратился к одиноко стоявшему Калывану, хитро подмигнув ему.

– Здоровье бережем? Кто не курит и не пьет…

– Блин, да пью я, иногда и побольше чем ты, – оборвал его Калыван Сю, раздосадованный тем, что никак не мог принять судьбоносное решение идти ли завтра за анализами.

– А чего ж ты тогда здесь делаешь, мил человек? А ли болит чего?

Калыван внимательно послушал свое сердце, потом посмотрел на руки, медленно опустил взгляд на ноги в черных ботинках.

– Да вроде бы все в норме, – разочарованно пробормотал он, – даже целюллита нет.

– Был бы больной, – рассудительно заметил бомж, – а болезнь найдется. Ты бы принял сто грамм и на душе веселее станет.

– Отвали алкоголик, – сказал Калыван и зашагал в сторону дома. Пройдя двадцать шагов, он остановился, обернулся к балдевшему на крылечке бомжу и сказал, – а знаешь, мужик, ты, кажется, прав.

По дороге домой Калыван Сю принял судьбоносное решение.

22 августа 2002 года.