Юрий Нестеренко - Исполнитель

Он молчал, переваривая услышанное. Почему-то даже умные люди нередко неспособны понять, что свою родину можно ненавидеть, ненавидеть страстно — и вовсе не из-за каких-то личных обид, а из-за той угрозы, которую она представляет для человечества.

— Вы хотите разрушить государство, — сказал он наконец, — но вместо того, чтобы бороться с властными структурами, уничтожаете обычных людей.

— Вы ничего не поняли, — вздохнул я. — Властные структуры — это вторично, это не имеет никакого значения. Империя есть раковая опухоль человечества. И она должна быть уничтожена полностью, до последней злокачественной клетки.

— Вы хотите сказать, что каждый человек…

— Да. Каждый, рожденный и воспитанный в Империи, несет на себе печать проклятья. Лишь очень немногие нашли в себе силы и желание освободится от этого имперского наследия, большинство из них уже за границей.

— Неужели вы рассчитываете уничтожить всю нацию?! — он смотрел на меня, как на сумасшедшего.

— Система уже уничтожила миллионы, не встретив ни малейшего сопротивления, — проинформировал его я. — Даже те, кому уже нечего терять, покорно выполняют приказания расстрельной команды. Я же говорю — это безумие, это агония. Маховик террора будет раскручиватся и дальше, и ничто не сможет его остановить. Конечно, речь не идет о физическом уничтожении до последнего человека. Но на каком-то этапе Империя окажется настолько обескровлена, что рассыплется, и ее остатки будут ассимилированы соседними народами. Имперская нация прекратит свое существование.

Теперь в его глазах был страх — причем не только страх за свою жизнь.

— Вы… — он медленно подбирал слова, — ошибаетесь самым ужасным образом. Да, конечно, Империя принесла в мир много зла. Но великая культура…

— Маргинальное общество всегда создает плодотворную почву для художника, — усмехнулся я. — Норма скучна и неинформативна, патология же как раз и представляет собой основной предмет подлинного искусства. Но достижений культуры прошлого никто ведь не отменяет, что же касается будущего, то я сомневаюсь, что стремительно деградирующее имперское общество сможет еще создать что-нибудь грандиозное. Хотя, даже если и так — угроза порабощения, нависшая над всем человечеством, слишком серьезна по сравнению с угрозой лишиться пары ненаписанных романов.

— Я решительно не могу с вами согласиться…

— Потому вы и находитесь по ту сторону стола, — оборвал его я. — Хотя, конечно, в органах мало людей, рассуждающих так же, как я. Большинство упивается личной властью, кто-то действительно верит, что работает ради светлого будущего… Самое смешное, что эти последние правы. Но они долго не выдерживают. Они не понимают, почему ради светлого будущего надо уничтожать невинных, как вы говорите, людей. Я это понимаю и сплю совершенно спокойно.

— Когда-нибудь система сожрет и вас, — заявил он мстительным тоном. Нашел чем удивить.

— Я давно это знаю. Когда-то я думал, что не дамся им живым, чтобы не идти, как баран, на бойню. Но потом понял, что это все романтические сопли, а я во главу угла ставлю трезвый расчет. Когда меня возьмут, я буду давать роскошные показания, я прихвачу с собой многих и многих. Даже оказавшись по вашу сторону стола, я буду продолжать свое дело. Ну, я удовлетворил ваше любопытство? Теперь ваш черед. Мне нужны подробности вашей контрреволюционной деятельности и пять сообщников.

Он медленно покачал головой.

— Поймите же наконец, — сказал я устало, — чем дольше мы с вами провозимся, тем больше людей вам придется заложить. Мы должны оправдывать трудозатраты. Может, вы надеетесь умереть, не подписав? Не получится. Я и мои помощники — профессионалы.

Он молчал и не глядел на лежащий перед ним чистый лист. Ох уж эти мне интеллигенты. Все-то им нужно успокоить свою совесть оправданиями типа «я сделал все, что мог» и «я держался до последнего». Да кому нужны твои оправдания, если через неделю ты будешь лежать в канаве с простреленным затылком? Я протянул руку к кнопке звонка.

Разумеется, в конце концов он подписал все. Боль сама по себе совершенное средство, а уж боль в сочетании с безнадежностью способны сломать любого. Я получил с него восемь фамилий.

На совещании в понедельник меня опять ставили в пример другим следователям.

— Я просто исполняю свой долг, — честно ответил я.