Виктория Угрюмова - Дом там, где ты
- Я и не надеюсь. Я надеюсь на то, что человек, носящий в себе тот ужас, о котором Вы только что упоминали, на мое объявление не откликнется. Ему не до того.
- Я не суеверна, - важно произнесла старуха, - Вы знаете, насколько я не суеверна, но все же сделайте одолжение - постучите по чему-нибудь деревянному.
- Стучу-стучу, - лукаво усмехнулся старик. И действительно три раза стукнул согнутым пальцем по какой-то неструганой доске.
- Вот так-то лучше, - в голосе Алисы Сигизмундовны явственно послышалась усмешка.
- Беррр... Безр... Бурр...
- Алиса Сигизмундовна!
- Что?!
- Что "буррр"?
- Господь с Вами, Себастьен. Это не я говорю. Помилуйте, как можно было предположить, чтобы женщина моего возраста и моего происхождения позволила себе говорить "бурр"?
- А кто же это?
- Видимо, Гораций, голубчик. Вы совершенно забыли и о Горации, и о Боболониусе, и о Фофане. Я не говорю о нашем непостижимом Христофоре Колумбовиче. И я тоже хороша - болтаю тут с Вами, а о наших друзьях не думаю.
- Алиса Сигизмундовна! Я же сию секунду спрашивал...
- Спросить каждый может.
- Бурр... Безбр.... Безз... буррр
- О! Вот опять! - воскликнул Себастьян. - Да где же это? Откуда звуки, Алиса Сигизмундовна?!
- Из-под того завала, воон там, да-да, именно там... нет, чуть правее...
Следуя указаниям невидимой своей собеседницы, старик, морщась и вздрагивая от каждого прикосновения к мусорной куче, извлек на свет божий удивительное создание. То был человечек, вырезанный из драгоценного палисандра - маленький, всего локоть в высоту, с живым и умным личиком и яркими темными глазками, сделанными из черного агата. И всякий уважающий себя историк и археолог при первом же взгляде на него сразу бы сказал, что это подлинный пенат. Да-да, вы не ослышались, именно римский пенат, призванный охранять жилище от всего злого и нечистого. Дух предков. По имени Гораций Фигул.
- Безобразие! - выкрикнул он в полный голос, едва оказался на свободе. - Беззобрразие!!! Я протестую! Себастьен, Алиса Сигизмундовна, я хочу во всеуслышание заявить, что я и прежде был не в восторге от этой идеи с заявлением, но теперь, когда наша жизнь стала совершенно невыносимой, я требую предпринять конкретные меры к спасению нашего дома и всех нас! Я не могу обеспечить этому дому защиту от посторонних недобрых проявлений, потому что они сюда тянутся как мухи на мед! Немедленно пошлите в газету опровержение!
- Потерпи, Гораций, потерпи, - ласково попросил старик, обтирая палисандрового человечка батистовым носовым платком. - Такая уж наша планида - ждать и терпеть.
- Терпеть тоже нужно до определенного предела, - заявил Фигул. - В Сальвадоре, например, народ имеет право на вооруженное восстание, если его права грубо попираются. Это даже в их конституции написано.
Поднимаем вооруженное восстание, решено!
- Мы-то не по конституции живем, - пожал плечами старик. - Нам бы их проблемы... И давай не возвращаться к тому, что мы уже обсудили и решили, хорошо?
- Ты решил, Себастьен. А я против.
- Положим, Гораций, - заговорила Алиса Сигизмундовна, - наш друг Себастьен на сей раз уступит Вашим просьбам. И действительно пошлет опровержение, либо каким-то иным способом откажется от компаньонов.
И что будет после?
- Все станет на свои места, - пробормотал пенат. Но как-то не слишком уверенно.
- Увы Вам, Гораций! Вы прекрасно знаете, что все встанет на свои места не навсегда, а лишь на какое-то время. До тех пор, пока наш дорогой друг Себастьен не покинет этот мир, не оставив, как Вам известно, наследников. И этот дом может перейти к кому угодно. А может и не перейти ни к кому, и в этом случае он просто перестанет существовать, а все мы, его обитатели, утратим не только кров над головой, но и те жизненные силы, которыми питаемся теперь. Вы этого хотите? Ну, не ведите себя как ребенок, вам же не тысяча лет...
Предоставьте событиям развиваться естественным путем. И не заставляйте меня повторять десятки раз то, что вам и без меня великолепно известно.
Себастьен! Поставьте это чудо куда-нибудь в более-менее пристойное место. Вот лучше успокойте Боболониуса. Мне кажется, это он пробирается в соседние апартаменты под теми кипами бумаг.
Старик повертел головой.
В куче мусора громко шелестело и шуршало нечто, на слух, длинное и очень большое.
- Боболониус! Боболониу-ус!
- Ага, как же, - донесся из-под жутких завалов хорошо поставленный бас. - Прямо сей же секунд. Разогнался.
Старик предпочел оставить это выступление без комментариев.
- Ты остальных не видел?
- А чего их видеть-то? - ворчливо поинтересовался Боболониус. Фофаня гоцает в подполе как оглашенный - крыс гоняет. А...
- Крыс?! Каких крыс?! - подала голос из своего угла Алиса Сигизмундовна. - Когда это мы успели обзавестись крысами, Себастьен?
- Тоже мне вопрос вопросов, - буркнул Боболониус, продолжая шуршать и скрипеть половицами, но по-прежнему не показываясь на поверхности.
- Думаете, только у нас случилась разруха и полный и окончательный разгардаж? В подполе тоже хватает своих радостей - крысы, вода, мусорные баки и тьма-тьмущая пауков. Там еще бегала какая-то мерзкая кикимора...
- И? - строго уточнил Себастьян.
- И...
- Я бы хотел получить вразумительные объяснения. Что значит это твое "И" в данном конкретном случае?
- Как всегда, - смущенно пробормотал Боболониус. - Во всяком случае, хлопотать о завтраке для меня тебе уже не придется. Согласись, что сейчас это как нельзя кстати.
- Наверное, ты прав... А что же Христофор Колумбович?
- Этот старый черт объелся пауков и теперь икает как заведенный.
Соседей всех переполошил - они думают, землетрясение. К завтрему протряхнет и будет как новенький, а пока от переедания у него, кроме икотки, что-то вроде галлюцинаций сделалось, и теперь он воображает себя Лесным Царем. Тут главное не допустить, чтобы он начал Гете декламировать, особенно, если в подлиннике. Потому Фофаня его пока запер, от греха подальше.
- Да что же это... - всплеснул руками старик.
Пенат уже открыл было рот, чтобы прокомментировать ситуацию, но тут все вокруг изменилось.
Дикие кучи мусора вдруг и бесповоротно исчезли с пола, и одновременно с ними перестал существовать и мерзкий запах, столь терзавший обитателей этого дома в последние несколько часов. Зато появились на стенах серебристо-голубые шелковые шпалеры; возникли старинные картины в дивных тяжелых рамах; и пузатое бюро из карельской березы заняло свое место под окном, занавешенном шторами упоительного цвета "блю-рояль". В дальнем углу просторной залы образовался огромный камин с мраморной каминной доской, на которой добросовестно тикали серебряные швейцарские часы и стройно, как солдатики, вытянулись два канделябра - тоже серебряные, тяжелые, массивные, но очень изысканные. Трещали березовые поленья, и воздух постепенно наполнялся тягучим ароматом смолы и бересты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});