Роджер Желязны - Песнопевец

— Так значит, Институт нанял вас, чтобы разобраться со всем этим?

— Неофициально. Мне сделали это предложение потому, что характер происшедшего требует действий и ученого, и сыщика. Вообще-то, основным инициатором была состоятельная пожилая дама, интересы которой совпадают с интересами Института: миссис Лидия Барнс, бывший президент Общества друзей дельфинов — неправительственной организации, боровшейся за принятие законодательства о дельфинах несколько лет тому назад. Вот она-то и платит мне гонорар.

— А какого рода роль вы решили отвести в этом деле мне? — поинтересовался я.

— «Белтрайну» понадобится принять кого-нибудь на место Мишеля Торнлея. А как ты считаешь, справишься с этой работенкой?

— Может быть. Расскажи-ка мне поподробнее о «Белтрайне» и парнях.

— Ну, — сказал он, — насколько помнится, где-то около поколения назад доктор Спенсер из Харвела доказал, что гидроокись титана может производить химическую реакцию, в ходе которой атомы урана выделяются из морской воды. Однако, стоило это дорого и не получило практического воплощения до тех пор, пока Сэмюэл Белтрайн не выступил со своей экранной технологией, организовал маленькую фирму и быстро превратил ее в большую — с уранодобывающими станциями вдоль всего этого участка Гольфстрима. Его процесс был полностью чистым с точки зрения окружающей среды: он занялся бизнесом в то время, когда общественное давление на промышленность было таким, что некоторые экологические жесты концернов были весьма щедрыми. Итак, он выделил немало денег, оборудования и рабочего времени на создание четырех подводных парков в окрестностях Андроса. Участок барьерного рифа делал один из них особенно привлекательным. Он установил хорошую плату — однако, я сказал бы, заслуженно. Он сотрудничал с учеными, изучающими дельфинов, и в парках обосновывались лаборатории. Каждый из четырех районов был окружен «звуковой стеной» ультразвуковым барьером, который удерживал всех обитателей района внутри и не пускал туда посторонних — если говорить о больших животных. Единственное исключение — люди и дельфины. В нескольких местах в стене располагались «звуковые калитки» — пара ультразвуковых занавесов в нескольких метрах друг от друга — которые имели простое управление, находившееся внизу. Дельфины были способны научить друг друга обращению с этими приспособлениями и были достаточно воспитаны, чтобы закрывать за собою дверь. Они сновали туда-сюда, приплывали в лаборатории по своему желанию, чтобы учиться и, я думаю, обучать исследователей.

— Стоп, — сказал я. — А как насчет акул?

— Из парков их выгнали в первую очередь. Дельфины даже помогали изгонять их. Лет десять прошло с тех пор, как избавились от последней акулы.

— Понятно. Скажите, а для компании эти парки обременительны?

— Вообще-то, нет. Сейчас ее работники заняты лишь обслуживанием размещенного там оборудования.

— А многие служащие «Белтрайна» работают в парках проводниками?

— Немногие и не на полный день. Они бывают в тех районах, которые хорошо знают, и владеют всеми необходимыми навыками.

— Я бы хотел взглянуть на медицинское заключение.

— Они здесь, вместе со снимками трупов.

— Теперь насчет человека с Андроса. Руди Майерса. Чем он занимался?

— Он закончил медучилище. Долго работал в нескольких домах. Пару раз арестовывался по обвинению в кражах у пациентов. И в первый раз следствие прекратили. Во второй — отсрочка в исполнении приговора. А впоследствии нечто вроде отстранения от этой работы. Это случилось лет шесть-семь назад. Потом было множество мелких работ, ничем себя не скомпрометировал. И последнюю пару лет работал на острове в чем-то вроде бара.

— Что вы имеете в виду — «вроде бара»?

— Они имели лицензию только на продажу алкоголя, но появлялись там и наркотики… Тем не менее, шума никто не поднимал.

— Как назывался бар?

— «Чикчарни».

— Что это такое?

— Персонаж местного фольклора. Разновидность древесного духа. Озорник. Ну, вроде эльфа.

— Достаточно колоритно, я полагаю. А это не на Андросе ли поселилась Марта Миллэй?

— Да, на нем.

— Я ее поклонник. Я люблю подводные съемки, а ее снимки всегда хороши. На самом деле, она же издала несколько книг о дельфинах. Кто-нибудь поинтересовался ее мнением об убийствах?

— Она уезжала.

— О, надеюсь, она скоро вернется. Я бы хотел с ней познакомиться.

— Значит, вы беретесь за работу?

— Да, я в ней нуждаюсь.

Он полез в пиджак, достал тяжелый сверток и протянул его мне.

— Здесь копии всего, чем я располагаю. И не нужно говорить…

— Не стоит говорить, — подхватил я, — что жизнь поденки будет словно вечность.

Я опустил сверток себе в карман и повернулся.

— Приятно было повидаться, — бросил я.

— Уже уходите?

— Куча дел.

— Тогда — удачи!

— Спасибо.

Я пошел налево, он пошел направо — вот и все, что было потом.

Станция-Один представляла собой что-то вроде нервного центра того района. Прежде всего она была больше всех других добывающих станций, и на ее поверхности располагались контора, несколько лабораторий, музей, амбулатория, жилые помещения и несколько комнат для отдыха. Это был искусственный остров, неподвижная платформа около семисот футов протяженностью, и она обслуживала восемь других фабрик района. Она располагалась в виду Андроса, крупнейшего из Багамских островов, и если вам нравилось обилие воды вокруг вас так же, как и мне, то вы нашли бы панораму мирной и более чем привлекательной.

Из инструктажа в первый день по приезду я узнал, что мои обязанности были на треть рутинными, а на две трети определялись волей случая. Рутинной частью был осмотр и техническое обслуживание оборудования… Остальное непредвиденные ремонты, пополнение запасов — словом, работенка для подводного мастера на все руки, которая производится тогда, когда появляется необходимость в этом.

Сам руководитель станции Леонард Бартелми встретил меня и показал все вокруг. Этот вежливый невысокий человек, который, казалось, получал наслаждение от разговора о своей работе, среднего возраста, овдовевший, сделал станцию своим домом. Первым, кому он представил меня, был Фрэнк Кашел, которого мы обнаружили в главной лаборатории поедавшим сэндвич и наблюдавшим за ходом какого-то опыта.

Фрэнк поклонился, улыбнулся, встал и пожал мне руку, когда Бартелми представил меня:

— Это наш новый сотрудник, Джеймс Мэдисон.

Он был черноволос, с легкой сединой, и несколько морщин подчеркивали его челюсти и скулы.