А Туяр - Логос

Допустим, мои школьные сочинения мало кого могли бы взволновать. Я не рассчитывал на аудиторию, их читали Талька да учительница. Значит, даже чисто выписанный кусок не мог "сработать" - у него не было адресата. Статьи в стенгазете - уже немного сильнее, но там необходимость всем угодить: редколлегии, учителям, одноклассникам, как бы размывала силу слова. Во всяком случае, у меня. Какие-то наброски, написанные "в стол" так же мало действовали, как пустая гильза - стреляет. Пиши сколько угодно. Пока не решишь, что получается, пока не почувствуешь: пора поделиться с другими, неважно, друзьям почитать или в журнал отправить. А то еще проще: письмо. Конкретно адресованное слово. Многое зависело и от того, насколько одарен автор...

То, что пытались делать эти люди, знающие про Логос, казалось мне бессмысленным, как попытка грести против водопада. Никакой у них тайной организации не было, просто по цепочкам передавалось то, что найдено, узнано где-то, или что нужно сделать. Мне казалось странным, как это может работать, и не было желания участвовать в массовом самообмане. На одну разминированную мною рукопись наверняка есть сотни других, уходящих к чужим людям, которые ничего не знают, и любая из них может нести в себе Логос как радиоактивный кусочек, как глоток живой воды. Я не спрашивал никого: зачем и что дальше. Не пытался узнавать: давно ли люди поняли, что пытались сделать и что - смогли. Я придумывал разные ответы сам, и они мне не нравились. Радовало хоть то, что никто из моих новых знакомых не стремился воплощать какие-то утопии, осчастливливать мир в добровольно- принудительном порядке. Потом я на время перестал приезжать к Орлякову, и общение с московскими книголюбами стало периодическим.

Скажу честно: я пытался что-то сделать сам. Лечить. Делать счастливыми. Мстить. Подталкивать судьбу. Так, когда я был на четвертом курсе, родители переехали в город, где я учился, получили квартиру. Девушка из группы избавилась от астмы. Отчислили комсомольского стукачка, весьма неприятного типа. Помирились несколько знакомых. То я верил, что это моих рук... то есть ручки дело, то не верил. Писать в стол я тоже продолжал. Уже не мог не продолжать.

Самый безопасный жанр для того, кому подвластен Логос, конечно же, фантастика. Был это мой вывод, или его подсказал кто-то, уже не важно. Очень простое решение: не можешь не писать, пиши про выдуманный мир. Одна-две детали, типа, "он проснулся", "она выключила телевизор" в последней фразе, конечно тоже помогают, но создание своих миров с этим не сравнить. Вселенные - здесь и сейчас! И люди - живые. Только ничего из написанного никогда не придет в этот мир. Поэтому бисеринки Логоса я не прятал, не убирал из текста. Я мог написать совершенно бессмысленную фразу и развить из нее сюжет. У меня в голове поселилось множество различных людей, через некоторое время я не мог сказать, кого из них я придумал, а кто встретился мне в жизни. Хитрый дедок-ложкорез и уставшая от запаха еды повариха, чертежник, рисующий по вечерам крохотные миниатюры отточенным карандашом и девушка, которая не умеет петь, большая семья и одинокий астронавт, мальчик-солдатик на заставе среди заросших морошкой сопок и кассирша из огромного универмага, которая на балконе пытается вспомнить названия почти неразличимых в городе звезд... Все они толкались, стремясь попасть на бумагу, доказывали мне, что вот именно тут им самое место. Мои рассказы никогда никто не "чистил". Ну, могли изуродовать в праведном стремлении "довести до ума" те, кто не только про Логос - про русский язык мало что знали...

Закончив институт, я работал в больнице, писал по ночам или по утрам, отоспавшись после дежурства. В это время мне довелось поездить на творческие семинары. Приглашения всегда присылали из Москвы, но мотался я по многим городам. Ощущение свободы и легкий снобизм этого образа жизни пьянили. Там встречались старые знакомые - и Орляков в том числе. Мы пили, уже не только чай, а разговоры все так же напоминали изящный танец с клинками в руках. Приятное времяпровождение, споры, после которых рождались сюжеты, или исчезала досада на очередную неудачу. Разговор о соавторстве зашел во время какой-то конференции. Я уже пробовал писать в тандеме, другой начинающий автор тоже имел такой опыт. Так что мы начали обмениваться впечатлениями: чем это лучше, чем хуже. Присутствующие, конечно, разделились, как и мнения: смех и серьезные доводы, выкрики и шепот на ухо. Вспоминали разные пары соавторов, которые одним нравились, другим нет. Этот спор мы с коллегой решили продолжить наедине: что-то он затронул в нас обоих. Заодно познакомились ближе. Петр, которого иначе, чем Пит, никто не звал, был осведомлен о Логосе. Более того - он несколько лет был рабочей лошадкой на этой ниве. Правда, не в Москве. - Я был тогда, можно сказать, пацан. А тут такие люди, понимаешь? - усмехался он, сидя на подоконнике в моем номере. Я был готов на что угодно для них. Ходил на семинары и чувствовал себя приобщенным. В это время как раз пошла первая волна мистической чернухи: газеты, тоненькие книжечки. Меня бросили на Кочеткова, как на амбразуру. Исправлять свои тексты он бы не дал, маньяк. Я даже не знаю, пытались к нему подступиться или нет. Скорее всего, про Логос он не знал. И, к счастью, дано ему было немного. Но писал - как в три руки. Оставалось одно: издавать такие же дешевые лотошные книжечки, и в них печатать нейтрализующие вещи. Он про конец света - я про рождение Вселенной, он про монстров - я про добрых пришельцев, - Пит пожал плечами и снова наполнил эмалированную кружку чаем. - Так и начал писать. Перестал чистого листа бояться. Сперва гнал количество. Такая шелуха была, главное Логос вложить. Конечно, менял псевдонимы. Потом устал. Пока отдыхал, придумывал разные способы обезвредить Кочеткова: письмо ему послать или рукопись подсунуть, например. Даже пытался написать это письмо... - Пит замолчал, видимо припоминая текст письма.

- А потом, - спросил я, потому что мне показалось: это обо мне, только я из той реальности ускользнул, не дал поставить себя послушной гирькой на чашу весов. Шел, судя по всему, четвертый час утра, когда даже у трезвогото человека голова слегка кружится и развязывается язык. - Что сделали с Кочетковым? - Сделали, не знаю, кто, только не я. Теперь в его книжках Логоса нет. Проверяют, конечно, наверняка, но уже для подстраховки. - А ты? - А я в это время занялся переводными текстами. Понимаешь, переводчик - он вроде как соавтор писателю. Если они одинаково видят мир - Логос усиливается. Если по-разному - ослабляется. Халтура вообще на нет его сводит. Это очевидно. И редко, но бывает, когда переводчик Логосом владеет, а писатель нет. Вот я занимался тем, что сравнивал переводы. Не столько для издательства, сколько для анализа. Пробовал сохранить Логос, отходя далеко от изначального текста. Иногда получалось. Ну, ты знаешь. - А соавторство? Это попозже было. Несколько кусков мы погубили - не вышло компромисса, а так ничего. Вроде как тоннель копать с двух сторон: может встретишься на середине, а может, будет два тоннеля. - У нас не так было, мы вроде бы играли... допустим, мяч перебрасывали. Когда в руки, когда в стенку, а когда и по очкам. - У тебя ж нет очков... А, понял! - Ну да... - мы посмеялись. Там есть несколько кусков... Скажем так, неожиданных. - Когда такое получалось, мы их просто не трогали. Все- таки нельзя разделить - кто что написал. Это словно третий человек был - состоящий из нас двоих... - Если бы можно было найти идеального соавтора! - Пит потянулся и перебрался на кровать. Лег на спину по диагонали. Пожалуй, мы с ним могли бы попробовать... когда-нибудь... - А какой он, идеальный? Это ведь не экипаж космонавтов подбирать или там супружескую пару, - Я размышлял вслух или ждал ответа? - Ну, начнем с того, что она негр... - вспомнил Пит старый анекдот. - Пожалуй, она - это правильно. Женщина должна лучше дополнять мужчину. Давай подумаем... Значит, чтобы никаких перерасходов энергии, должна быть сильно старше... никакого секса, только творчество... - Худенькая, маленького роста, блондинка со светлыми глазами, не врач, а наоборот - это милиционер, что ли? - Патологоанатом. Думаю, внешность тут не причем, даже наоборот: как представлю себе тощую старуху, вот она смотрит, как я кусище мяса себе жарю, и губы поджимает... Не пьет... Не курит... - Ладно, внешность оставим, а профессия? - Тоже неважно. Важно, чтобы она до встречи со мной не писала, а тут вдруг начала... - Творческая дефлорация? - Пит фыркнул. - Да нет, просто мы же придумываем МНЕ соавтора, а не ей, значит я в этой паре ведущий. Бывает же, что люди на старости лет начинают рисовать или петь, а вот она - писать! - Фантастику? - Ну и что? - Ладно, давай дальше. Значит, лет ей будет около... - Шестидесяти! - М-м... не многовато? Впрочем, кое-кому столько и есть, а как пишут! Трудная комсомольская юность, войну на заводе... или в эвакуации? Взрослые дети, взрослые внуки и еще ни одного правнука, а то будет дергаться. Гуманитарное образование... какое образование может быть в эвакуации? - Сельскохозяйственное. Верблюдоводство и ассенизация... то есть мелиорация. Мы еще немного похохмили, но разговор уже не клеился: слишком хотелось спать. Все это казалось несерьезным трепом, который забудется через неделю...