Яна Дубинянская - За рекой

Венцеслав медленно притянул её к себе, его лицо оказалось так близко, что черты бесформенно расплылись - а потом оно опустилось, и Марушка почувствовала его губы на своей нежной шее. Они были слишком тонкими и жесткими, его губы, он делал ей больно, очень больно...

* * *

Это путешествие не могло когда-нибудь кончиться. День-ночь, дождь-солнце, постоялые дворы - и снова дорога, дорога, дорога... Длинные дни ничем не отличались друг от друга. Сначала Марушка пыталась следить за их ходом, хотя бы отмечать воскресенья... но потом время вытянулось в одну серую полосу, всепоглощающую и изначально-бесконечную. И до мельчайшей секунды заполненную им, им одним.

Даже на постоялых дворах, когда Венцеслав ненадолго оставлял её одну, Марушка не могла избавиться от чувства его неодолимого присутствия. Других людей в мире не было - разве те серые тени, с которыми на непонятном языке коротко переговаривался муж, можно было назвать людьми? А он быстро возвращался, может, он и не уходил никуда, он был рядом постоянно, каждое мгновение дня и ночи...

Он пристально смотрел на неё своими маленькими, беспощадно-хищными зеленоватыми глазами. И медленно, долго целовал её - все время в одно и то же самое место на шее - даже не целовал, а словно присасывался к ней жадно и зло. А потом неуловимым движением узкого змеиного языка облизывал тонкие губы и улыбался - Марушка отводила глаза, но острозубая, нечеловеческая улыбка неотступно преследовала её.

А столбы и деревья по-прежнему мелькали за окном, но строения изредка попадавшихся по дороге поселков были теперь совсем другими - высокими, узкими, островерхими. Иногда она видела вдали города, окруженные неприступными каменными стенами, из-за которых выглядывали верхушки остроконечных крыш и шпилей. Чужая страна...

А в стране той чужие люди живут,

И мужья там у жен своих...

Догадка была внезапной и жуткой, и в один момент она стала уверенностью. В маленьком зеркальце вздрагивал багровый кровоподтек на белой шее. Неподвижными расширенными зрачками смотрела Марушка в зеркало, пока оно со звоном не выпало из обессилевшей руки. И ещё эта страшная слабость по утрам... А Венцеслав бесстрастно сидел рядом, он не наклонился за зеркалом, казалось, он вообще не замечал своей жены... пока не наступало время выпить ещё глоток её крови.

* * *

Это был город - чужой, странный, призрачный в неровном белесом тумане. Экипаж мелко подрагивал на уличной брусчатке, а по краям вздымались высокие, узкие, надвигающиеся с обеих сторон стены. Крыши домов растворялись в тумане, и только кое-где из рваной пелены выступали граненые башенки, готические купола, шпили и причудливые ажурные решетки.

Марушка смотрела в окно, бессильно откинувшись на спинку сиденья. Каждое движение теперь утомляло, как тяжелая работа. А он все время был здесь, понемногу отнимая у неё жизнь, которой осталось, она чувствовала, совсем чуть-чуть... И никуда не убежать, не скрыться, это её судьбы, несчастная судьба, навсегда повязанная с чужой, далекой, последней страной...

Экипаж въехал под массивную нависающую арку - словно в пасть чудовища. Стук копыт о брусчатку гулко отразился от свода. Это - все, вдруг остро осознала Марушка, вот так и приходит страшный, необратимый конец... Зеленые глаза Венцеслава блеснули в полумраке, он повернулся к ней - в самый последний раз, ему осталось только улыбнуться - и все...

Кони остановились. Венцеслав встал и, подойдя к двери экипажа, обернулся и сказал Марушке несколько непонятных слов. Потом он спрыгнул с подножки и зашагал через вымощенный брусчаткой двор по направлению к дому.

Замерев, застыв всем телом, Марушка провожала его напряженным взглядом. Вот он три раза постучал деревянным молотком в тяжелую резную дверь, вот она открылась - медленно, туго, такая широкая на ребре... Венцеслав перебросился несколькими словами с человеком на пороге и вошел в дом.

Марушка вскочила. Это было не решение - она даже не успела подумать, представить возможный исход, взвесить шансы. Просто тяжелая дверь захлопнула парализующий страх - осталось страстное безумие, отчаянное стремление спастись, скрыться, бежать как можно дальше отсюда...

Лихорадочное возбуждение, заменившее силы, делало движения судорожно-беспорядочными. На подножке экипажа она споткнулась, зацепилась платьем и полетела куда-то вниз, но вытянутые руки встретили слишком близко нависшую шершавую стену. Марушка заметалась под узким, подавляющим сводом, бросилась было во двор и только потом - к тяжелым воротам с чугунной решеткой. Они казались запертыми, но нет - в тумане серел узкий просвет между створками, и Марушка нырнула в него, не коснувшись ворот даже волосами.

Город обрушился на неё всей своей громадой. Она бежала по узким улочкам, скользя и спотыкаясь на мокрой брусчатке, стараясь не замечать узких высоких стен, которые в любой момент могли сдвинуться, раздавив тонкое пространство между ними... Клочковатый туман маскировал повороты и тупики, и она держала руки вытянутыми вперед - пальцы онемели от холода, только горели ладони с ободранной кожей. Не останавливаться, не останавливаться, подальше от него, это только кажется, что стены замыкают заколдованный круг, неодолимо возвращая её к месту побега...

Жуткий лабиринт привел её на широкую площадь, посреди которой высился в тумане огромный готический собор. Марушка невольно замедлила шаги, остановилась в болезненной нерешительности. И впервые увидела вокруг людей - раньше город был пуст, словно гигантская западня для неё одной... Люди выходили из собора, их было много, слишком много, они говорили на непонятном языке, языке Венцеслава и его матери-колдуньи, они все были её врагами, все!

И тут она увидела его. Этого не могло быть, и все-таки это был он высокий, широкоплечий, в военной шинели с поднятым воротником и синими, невозможно-синими глазами на простом, мужественном лице. Он пересекал площадь спокойно, и уверенно, с незаметной хромотой - как когда-то улицу перед их домом - большой, такой надежный и близкий...

Он не мог знать её - но Марушка не вспомнила об этом. Единственный человек, о котором она когда-либо мечтала, который мог спасти её и сделать счастливой - был здесь, в этом страшном, чуждом месте. И одним стремительным порывом она бросилась к нему, прильнула лицом к грубому ворсу влажной шинели. Теперь все будет хорошо... Он защитит её от этой чужой страны, от жуткого мужа, он увезет её домой...

Она подняла залитое слезами, несчастное, счастливое лицо. В синих глазах было легкое недоумение, но его большая твердая рука уже гладила успокаивающе её волосы. Он ободряюще опустил светлые ресницы - и улыбнулся.