Ю Смолич - Владения доктора Гальванеску

- Он хорошо платит портовым носильщикам. Они всегда получают у него на водку. Я слышал что-то и про него самого. Говорят, он очень образованный и дошлый человек. Закончил, вроде бы, несколько специальных школ по заграницам: медицине, говорят, он учился во Франции, социально-экономическим наукам - в Америке, электротехнике - в Германии, сельскому хозяйству еще где-то у черта на куличках. Кажется, он почетный член национальной сельскохозяйственной академии в Бухаресте.

-- Конечно,- подтвердила Сахно.- Он стал известен благодаря своей системе хозяйствования. Его реферат по организации сельского хозяйства заинтересовал научный мир.

- А позвольте спросить,- откликнулся Чипариу,- какое у вас дело к нему? Или, может, это секрет? Тогда не сердитесь на меня за любопытство.

- Нет. Почему же? Я охотно удовлетворю ваше любопытство. Я специально приехала из Берлина ознакомиться с виноградарством в хозяйстве доктора Гальванеску.

- Разве вы немка? - искренне удивился Чипариу.- Вы так хорошо разговариваете по-французски, что я, право, был уверен в вашем французском происхождении.

- Я такая же немка, как и француженка,- усмехнулась Сахно, однако вдруг спохватилась и встала на ноги.- Будем двигаться, Чипариу. Мы зря переводим время нашего гостеприимного хозяина, да и самим нам следует поторопиться.

Действительно, солнце стояло уже прямо над головой, свидетельствуя, что день переходит на вторую половину.

Чипариу задумчиво побрел к машине, украдкой оглядев Сахно.

Пока он возился с мотором, Сахно расплатилась с хозяином за завтрак. Расплатившись, она успела, пока автомобиль был готов, поговорить еще раз с Ионеску. Старый рыбак охотно отвечал на все вопросы Сахно, которая интересовалась его житьем-бытьем и былыми новостями, однако упорно молчал и хмурился, едва разговор касался Гальванеску.

- Пускай пани-госпожа и не расспрашивает меня,- наконец сказал он.Старый Ионеску ничего не знает, а если о чем-то догадывается, то ему еще хочется немного пожить, не докучая богу своею смертью.

Такой разговор встревожил Сахно. Она жаждала пояснений.

Однако старик снова замолк и категорически отказался говорить дальше.

- Старый Ионеску сказал все, что мог сказать, и больше не скажет ни слова. Он сказал все, что обязан был сказать каждый христианин другому. Пускай пани-госпожа делает, что ей надо, только оглядывается на слова дурного Ионеску.

- Вы наговорили мне столько непонятного и таинственного, что просто-таки испугали меня,- настаивала Сахно.- Я жажду объяснений. Иначе я могу думать, что вы просто подшутили надо мной.

Ионеску, немного помолчав, ответил:

- Ионеску уже стар и скоро будет держать ответ перед богом. Ему не пристало обманывать людей. Однако ничего больше он сказать не может. Одно могу добавить еще: сыновьям своим я запретил и на четверть гона приближаться к землям Гальванеску.

В это время заиграл рожок. Чипариу извещал, что мотор готов. Сахно не оставалось ничего другого, как, обозвав про себя доброжелательного рыбака старым дурнем, поспешить к автомобилю. Прощаясь, она протянула Ионеску руку и сказала:

- Когда через несколько дней буду возвращаться, я снова остановлюсь здесь. И тогда за доброй кружкой твоего чудесного муската расскажу тебе про все, что увижу у Гальванеску, успокою твою старость,- засмеялась она.

Ионеску крепко встряхнул протянутую руку и с чувством ответил:

- Я буду рад и помолюсь богу, чтобы было именно так.

Однако... если и будет так, то старый Ионеску не будет слушать твоих слов и запретит слушать их своим сыновьям.

Сахно еще раз украдкой выругалась и пожала плечами. "Он сдурел тут, сто лет проживши подле перевоза".

- Передавай привет своей молодушке,- крикнул Чипариу.Когда будем возвращаться, мы надеемся, что ты нам ее покажешь.

Автомобиль двинулся, и до Сахно донеслись еще последние слова Ионеску:

- Но здесь, на своей земле, старый Ионеску всегда поможет тебе, если в том будет надобность...

Ландшафт вдруг совершенно изменился. Холмы и пригорки кончились, и во все стороны протянулись поля. Широкие полосы пшеницы зажиточных крестьян чередовались с узенькими и длинными полосками бедняцкой кукурузы. Дорога пересекала поля наискось и раз за разом заскакивала в небольшие, сколь живописные, столь и убогие селенья, ютившиеся то у ручьев и оврагов, то у глиняных берегов. Среди всеобщего серо-зеленого цвета земли и полей радовали глаз ярко-красные, синие краски, в которые окрашены были передние стены каждой хаты.

Было время после полудня, и навстречу то и дело попадались огромные арбы с пахучим, первой косовицы сеном. За ними утомленной походкой шли крестьяне в своей обычной одежде - черных бараньих шапках, длинных, ниже колен, белых рубашках, под которыми трудно и заметить было такие же белые штаны.

Непривычные к машинам волы пугались грохота и шарахались вбок. Машину не раз приходилось останавливать и пережидать, пока не менее перепуганные крестьяне с криком и руганью по адресу и волов, и непрошеных гостей успокаивали всполошенных животных.

Но вот села стали встречаться реже. По обе стороны дороги залегли пастбища. По ним тихо бродили отары овец и стада коз.

Пастушата с визгом и свистом выбегали наперерез машине, закидывая ее кизяками и комьями сухой земли. Сахно пришлось снова надеть свой плащ.

В небольшом хуторе, где Чипариу остановился напиться, Сахно узнала, что это уже последний крестьянский выселок, а далее, за Трояновым валом, начинаются земли Гальванеску. До дворца оставалось километров пятнадцать.

Бедные крестьяне, которые гостеприимно встречали путешественников и охотно с ними заговаривали, сразу, впрочем, становились неразговорчивы и неприветливы, едва услышав о цели путешествия. Они избегали и произносить имя Гальванеску и сразу торопились отделаться от незваного общества, спеша по своим делам.

Сахно при этом невольно вспомнила о старом Ионеску и почувствовала большую досаду, особенно когда еще случилось вскоре удивительное и неприятное приключение.

Они как раз объезжали насыпь, когда из-за поворота вдруг послышались крики и отчаянный плач. Чипариу сразу же остановил автомобиль. Крики доносились из гущи лозняка, которым оброс южный склон насыпи. Не мешкая, Сахно и Чипариу выпрыгнули из машины и побежали напрямик через пастбище к кустам. Крики не стихали - несколько голосов гремели сердито и злобно, а в ответ разрезали воздух отчаянные вопли, то слегка утихая, то снова дико разражаясь - как после ударов. Кого-то били.

Перепрыгивая через канавы, спотыкаясь о кочки и раздирая одежду о цепкие ветви дикого шиповника, Сахно и Чипариу вскарабкались на склон. Стоны не стихали. Теперь уже можно было понять, что плачет ребенок под лютыми ударами плетки.