Виктор Бо - Заводной город

– Здравствуйте, не подскажите это дом двадцать один?

– Он самый, ага, ищешь чего?

– Да… уже, наверное, нет.

– И это правильно, ага. Зачем искать коли у тебя и так все есть?

– Это вы о чем? – удивляюсь я.

Старик подмигивает и говорит:

– А вона у тебя на майке написано: "Бог внутри", стало быть, так и есть. – Он улыбается, обнажая босые десны.

– Нуу… – я развожу руками, не зная, что ответить.

А старик продолжает:

– Людей много стало, с виду все одинаковые, добрые, стало быть, а что у них внутри и не понятно. Все в себе, ага. Говорят одно, а поглубже копнешь, у кого деньги в башке, у кого власть. Кто-то подлость вынашивает, кто-то жене изменяет. Не хотят жить спокойно, не хотят.

– Наверное…

– А может, выпьешь со мной, ага? – спрашивает старик.

– Да не, я лучше пойду.

– Ты не сомневайся, чистый продукт! – говорит он и вытаскивает из-под стула бутыль, заполненную наполовину желтой жидкостью, на горлышко надеты два пластиковых стакана. – Прямо, как тебя ждал, взял, понимаешь, две емкости.

– Это что? – инстинкт самосохранения подсказывает мне, что пить это не следует ни в коем случае.

– Чистый спирт на мандаринах настоянный, ага. Сам делал. Тут главное-то что? Главное мандарины не чистить, целиком в спирт класть, и в прохладное место на месяц, а лучше на два. Тогда и цвет, и аромат и без закуски можно. Ты попробуй. – Старик наливает треть стакана и протягивает мне.

Пахнет мандаринами и новым годом. Подступает давно забытое чувство ожидания праздника. Я закрываю глаза и опрокидываю стакан. Спирт, заполняет каждую клеточку тела. Я чувствую ускорение пульса, словно застоявшаяся кровь разгоняется по венам, медленно, как паровоз. Я слышу резкий свист и шорох крыльев. Открываю глаза и вижу над головой вечернее небо и стаю голубей. Я чувствую головокружение и сажусь на корточки.

Старик на стуле улыбается.

– Что это было? – спрашиваю я.

– "Городовуха". Сам городовой меня делать научил. – Говорит он.

– Кто?

– Городовой, в этом доме жил. Хороший был человек, ага. На аккордеоне играл, бывало, выйдет во двор вечером и говорит: "Ну что, устроим бал?" – Бал?

– Ну да, танцы. Народу много приходило, считай, весь двор был заполнен. Многие с проблемами своими приходили. А он никому не отказывал, всех выслушивал и часы заводил. Эх, хорошо жили… Я тогда истопником работал.

– Какие часы? – я чувствую, что голос стал немного чужим и звучит издалека.

– Часы, как часы, да и не часы вовсе. – Старик достает из кармана папиросы и закуривает. – Корпус один, циферблат, да пружина внутри. Он их мне перед смертью отдал. Заводи их, говорит, каждый день, не забывай. Я и заводил, только завода всего на день хватало. Разобрал я их, думал, починю – подольше тикать будут, ага. Шиш что вышло. Там только одна пружина да маятник оказались. Заведешь пружину – день тикают, потом снова заводи. Так и завожу, каждый день, привык уже.

– Можно посмотреть? – спрашиваю я.

– Да запросто! – Старик вытаскивает из кармана брюк часы-луковицу, на белой цепочке. – Городовой говорил, что это первые карманные часы в городе, от деда его в наследство достались.

Часы действительно похожи на луковицу чуть сплюснутую с боков, стальной корпус, стекло помутневшее от времени, сквозь него виден циферблат без стрелок с двадцатью четырьмя делениями. Эмаль на циферблате пожелтела и местами облупилась. Я прижимаю часы к уху и слышу тиканье, похожее на стук капель тихого дождя по старому медному карнизу.

– Зачем нужно заводить часы без стрелок? – спрашиваю я, возвращая часы.

– Не знаю. Городовой говорил, что если часы встанут, жизнь в городе остановится. Врал, конечно, но мне то и не важно. Я их завожу, и молодость свою вспоминаю, городового, аккордеон его. Ага…

– Понятно. Ладно, пора мне. – Я поднимаюсь и разминаю затекшие ноги.

– Может, еще посидим, хлопнем по стаканчику?

– Да не, спасибо. Пойду я. Вещи собирать надо, уезжаю из города.

– А что так? – удивляется старик.

– Долго рассказывать.

– А ты вкратце попробуй. – Прищуривается старик.

– Ну, если вкратце, то, похоже, что мои часы забыли завести. Жизнь, как будто остановилась. Не чувствую я удовольствия от процесса. Здесь не чувствую.

– Оооо… А ты полагаешь, где-нибудь там удовольствие появится? Неа. Человек штука странная – ищет все время чего-то, понять других пытается. А себя понять не может, да и не хочет. И невдомек людям, что все, что нужно для счастья уже в них заложено. Нужно только заглянуть в себя, стряхнуть пыль с чувств и вперед!

Отчего-то мне по душе эта простая бытовая философия.

– Понимаешь меня, ага? Возьми тряпочку, сделай влажную уборку, ты ж молодой еще, нечего хандрить! Приберись внутри, вон у тебя на майке все написано, там же бог – ему не приятно, когда в хате не прибрано.

Мне становится смешно, и я смеюсь, так как не смеялся уже лет десять.

– Вот, молодец! Вижу, отпустило тебя. – Говорит старик и грозит узловатым пальцем. – А то удумал, брошу все, уеду, счастья искать буду. Запомни, сынок, не важно где ты живешь, не важно как, важно, что за штука у тебя внутри творится. Ага. Запомни.

– Ладно, ага. – Улыбаясь, я подражаю манере старика. – Ага.

– Ну и хорошо. Бывай. – Говорит старик. – Держи пять.

Я подаю руку и чувствую на ладони округлую тяжесть. Старик подмигивает и говорит:

– Мне часы уже без надобности, да и наследников нет. А ты, вроде, человек хороший, ага. Забирай их себе. И заводить не забывай, а то неровен час и вправду жизнь в городе остановится. А я уже старый стал, слабый. Чую до зимы не дотяну. Сегодня, вот, пришел с котельной простится, всю жизнь, почитай, в ней проработал. Вот растоплю последний раз, пару лопат уголька подброшу и все.

– Может не надо? – я пытаюсь отказаться от подарка.

– Надо, надо. Все. Ступай отсюда. Ходят тут всякие, от работы отвлекают. – Бурчит старик и, охнув, поднимается со стула.

Бывший истопник спускается в подвал, держась за стены, и, что-то бормоча под нос.

В городе царит ночь. Я иду по Шелковой улице, вот-вот должны зажечься фонари, наполнить улицы оттенками желтого и белого, сделать листву серебряной и приглушить звезды.

Я прихожу на площадь Восстания и сажусь в трамвай. На моих часах, похожих на летающую тарелку, 23:48. Время пролетело незаметно, как невидимая бабочка. Наверное, старик прав и уезжать мне не следует. Я договариваюсь с собой, что проведу в городе еще месяц. И если перемен не почувствую, то покину его навсегда.

Трамвай останавливается на перекрестке. Светофор загорается красным. Я смотрю в окно, на улице ни души. Нет прохожих, машин. Тишина и покой, даже листва деревьев неподвижна. На город спустилась ночь, успокоив площади и проспекты, опустошив магазины и кофейни, погрузив тупики и переулки в сон. Я вспоминаю о Бобе, наверняка сейчас он зажигает вовсю. Ночные клубы – единственные места, куда ночь не способна пробраться, там до утра продолжается праздник.