Берт Файлер - Искусство отсекать лишнее

Вдруг Лукаш затих. В ореоле свечения таинственных огней в резервуаре на его лице резче обозначилась фанатичность - глаза расширились, губы шаманно бормочут в микрофон. Он подался вперед в кресле. Сказал:

- Ну-у а тее-пеерь, - и вскочил с кресла. Подошел к резервуару, уставился в ослепительное свечение.

- Сейчас должен получиться пузырь, - пробормотал он в микрофон, - на левой верхней конечности. Просто пузырь... Что-то снизу. Но только скрыто. Сделай другой. Делай его легче, легче. Уравняй и поддерживай это колебание, это, возможно, ее рука. Ее рука. Но сделай ее легче. Пройдись от точки к точке... - продолжал он безостановочно.

Кати наблюдала, зачарованная. Это было искусством скульптора, искусством отсекать лишнее. До сих пор Лукаш делал лишь заготовку. Главное - то, что он делает сейчас. Как получение производной, подумала она. Не являлось ли это физическим эквивалентом математической производной?

Лукаш вертелся вокруг резервуара, глаза горели, одежда взмокла от пота. Кати стояла рядом с ним, слушая, наблюдая. Поль Стоунер держался в глубине комнаты, ощущая отвращение, даже побаиваясь того, что происходило. Фигура в резервуаре - это в резервуаре - было... Кати Осборн...

Питер Лукаш потерял сознание в четыре тридцать дня. Его глаза так налились кровью и были так сухи, что веки просто не опускались, чтобы закрыть их. На губах запеклась кровь...

Пока Поль Стоунер приводил его в чувство. Кати Осборн заложила двенадцать килограммов электролитического никеля в бункер резервуара и из него отлила форму своего собственного изображения. Она старалась не смотреть на него. Кати Осборн была изображена Мадонной, но в руках она держала не младенца, а вакуум. Кати была потрясена, но и это неважно. Она никогда не будет такой, но и это неважно. Поскольку Кати Осборн теперь знала, как он это делал.

Поль Стоунер разбудил Лукаша около девяти.

- Она получила то, что хотела. Она работала над этой штукой, которую ты сделал. Ей удалось даже сделать так, что статуэтка парит. Она совершенно лишена веса.

Стоунер снял пиджак, животик вывалился, он выглядел уставшим, хотел домой.

Над головой Лукаш слышал гудение резервуара, работу вентиляторов, шаги. Он вздохнул, поднялся.

- Пойдем посмотрим.

Кати сидела в его кресле. Она не пользовалась микрофоном и эвукокодирующим устройством. Она заменила их своей собственной приборной доской, лежащей на полу сбоку от нее. В середине комнаты, удерживаемая веревкой, парила статуэтка из никеля. Внешне она была такой же, какую оставил Лукаш.

Но она была лучше.

Эстетически она была ослепительной. Она не была той непродуманной Мадонной, держащей вакуум, которую сотворил Лукаш, "о идея заключалась в ней именно эта, только выкристаллизованная, усовершенствованная, очищенная.

Кати помахала ему своей записной книжкой, кивнув головой на исписанную страницу. Сейчас она забыла, кто был Лукаш и как он себя чувствовал.

- Начинаешь с любого основного контура, - сказала она, - и берешь последовательную производную всех точек на поверхности. Любая точка, которая не подходит... да просто убираешь ее. Понимаешь? Вот что ты делал, Лукаш, только ты не знал этого. У тебя природные математические данные.

Но Лукаш не обращал внимания на записную книжку, "а ее голос, на нее саму. Он медленно обошел вокруг статуэтки. Тут больше делать нечего, она сказала последнее слово. Это было само совершенство. Любой, кто не согласится с этим, будет не прав: прекрасное больше не зависело от субъективного восприятия зрителя. Самая неуловимая вещь в мире была определена количественно.

- Я думаю, что ты можешь взять любую другую вещь и довести ее так же до совершенства, - сказал он. - Даже "Нереиду".

- До совершенства?

- С эстетической точки зрения.

- А, ты об этом. - Она пожала плечами. - Я могу лишить ее силы тяжести - это да. Ну и как побочный эффект, я думаю...

- Побочный эффект... - пробормотал Лукаш.

Кати прикусила губу. В конце концов, она не была полностью лишена чувств.

Питер Лукаш поплелся из студии, как дряхлый старик. Хотя нет, не из студии - из лаборатории. Больше нет студии.

Спускаясь вниз и проходя мимо кухни, Поль Стоунер увидел его там на стуле с банкой пива в руке, отрешенно уставившегося в пол. Он попрощался с Лукашом, но тот даже не взглянул на него. Поль пожал плечами и пошел дальше. Он чувствовал страшную усталость, когда сажал в "плимут" Кати со статуэткой и четырех своих агентов.

Стоунер завел двигатель, и машина покатилась под гору.

Они почти достигли автострады N_87, когда один из охранников сказал с заднего сиденья:

- Поль...

- Ну что еще? - спросил Стоунер.

- Он преследует нас, - ответил тот.

В зеркале заднего обзора блеснул одинокий свет фары мотоцикла. Поль Стоунер попытался остановить машину. Но тормоза не послушались на крутом склоне да еще с такой нагрузкой. Ему удалось кое-как выправить машину. Что этот маньяк собирается сделать? Таранить их? Даже слабый толчок перевернет машину на обочину. Но мотоциклом? Он ведь убьется. Да, но они уже морально убили его, ему теперь должно быть все безразлично. Тогда Поль сказал:

- Пристрелите его.

Они открыли огонь. Сначала прозвучали два выстрела. Но мотоцикл скакал перед ними, как животное, попасть было трудно. По мере того как свет фары становился все ярче, стрельба превращалась в паническую пальбу. Машина наполнилась едким запахом.

Впереди был последний поворот. На заднем сиденье, прижимая Мадонну к груди. Кати Осборн начала заходиться хохотом...