Роберт Силверберг - Туризм

— Но я не собираюсь никого грабить! Я хочу делать законные приобретения!

— Я вас очень хорошо понимаю. — Эйтел рискнул мягко, сочувственно положить ладонь на руку кентаврийца. Некоторых инопланетян обижал любой интимный контакт с землянами, но кентавриец, похоже, не возражал. Его «резиновая» кожа на ощупь была изумительно мягкой и гладкой, вроде тончайшего презерватива. — Я целиком на вашей стороне. Экспортные законы — абсурдная и чрезмерная реакция. На нашей планете такое изобилие произведений искусства, что можно удовлетворить потребности искушенных коллекционеров вроде вас. Распространяя свою культуру по звездным мирам, мы нерасторжимо связываем себя с самой материей галактической цивилизации. Вот почему я делаю все, что в моих силах, чтобы лучшие шедевры Земли были доступны нашим гостям.

— А надежные экспортные лицензии вы сможете обеспечить? — спросила Агила.

Эйтел приложил палец к губам.

— Не будем обсуждать это сейчас, хорошо? Давайте наслаждаться этим вечером, а скучными проблемами коммерции займемся позже. — Он лучезарно улыбнулся. — Могу я предложить вам еще чаю?

«Пока все идет на редкость гладко», — подумал он.

Контакт установлен, основные направления соглашения обозначены. Даже женщина не усложнила дело, как он опасался. Время отступить, расслабиться, дать взаимопониманию расцвести и окрепнуть.

— Вы танцуете? — неожиданно спросила Агила.

Он перевел взгляд на танцпол. Ригелиане, пошатываясь, тяжело топтались самым нелепым образом, словно танцующие медведи. Арктуриане и проциониты, напоминающие связки блестящих металлических стержней, воодушевленно скакали вверх и вниз, а стеропиды с мечтательным видом выписывали феерические балетные па.

— Да, конечно, — ответил он немного испуганно.

— Потанцуете со мной?

Он смущенно бросил взгляд на кентаврийца, и тот милостиво кивнул.

— Анакхистос не танцует, — с улыбкой сказала она, — А я люблю. Сделаете мне одолжение?

Эйтел взял ее руку и повел женщину на танцпол. Во время танца он сумел взять себя в руки, двигался легко и грациозно. Инопланетяне откровенно разглядывали их — временами люди вызывали у них ужасное любопытство, — но эти взгляды не досаждали. Ее бедра были тесно прижаты к его бедрам, ее тяжелые крепкие груди прильнули к его груди. Осознав это, он почувствовал, как кровь заиграла в жилах, выкрикивая хорошо знакомый биохимический приказ: «Иди за ней, пообещай что-нибудь, скажи что-нибудь, сделай что-нибудь». Эйтел отмахнулся от этого.

Женщины есть везде — в Ницце, в Риме, в Афинах. Провернув сделку, он пойдет к одной из них.

— Агила — интересное имя, — сказал он. — Израильское?

— Нет.

Она произнесла это невозмутимо, но как бы поставила точку, лишив Эйтела пространства маневра. Его одолевали вопросы: кто она такая, как связалась с кентаврийцем, какова ее роль при нем, как, по ее мнению, пройдет сделка с кентаврийцем? Но одним спокойно произнесенным словом она захлопнула перед ним дверь. Эйтел сосредоточился на танце. Агила была гибкая, чуткая, ловкая. Но ее манера двигаться тоже казалась странной: как будто ноги скользят над полом, не доставая до него нескольких дюймов. Очень необычно. И голос… точнее, акцент… какой он? Эйтел повсюду побывал, но он никогда не сталкивался с таким произношением, с такой текучестью гласных, с таким… резонансным построением фраз, как будто она говорила и одновременно прислушивалась к своему эху. Наверняка происхождение у нее экзотическое — румынка, финка, болгарка. Нет, это недостаточно экзотично. Албанка? Литовка?

Однако больше всего сбивал с толку ее запах. Эйтел от природы был наделен обонянием, не уступающим нюху парфюмера, и аромат женщины значил для него не меньше, чем для обычного человека изгиб бедер или пышная грудь. Он был убежден — то, что исходит из пор, от подмышек и всевозможных отверстий, несет в себе истинную правду о теле, самую глубинную, самую надежную, самую возбуждающую. Он изучал эти запахи с пылом раввина и рвением ученого. Однако такого аромата он никогда не ощущал, точнее, такой смеси несочетаемых ингредиентов, и это ставило его в тупик. Какие-то удивительные новые духи? Возможно, завезенные с Аркгура или Капеллы. Не исключено, хотя трудно представить, что такого эффекта можно достигнуть с помощью химических соединений. Это был ее собственный аромат. Но выделения какой таинственной железы могли породить это сочетание: смесь запаха морского ежа с медом? Через какой скрытый проток в ее кровь поступают и тимьян, и изюм? Почему от прозрачных капелек пота на безупречной верхней губе веет запахами граната, полыни и имбиря?

В поисках ответа на эти вопросы Эйтел заглянул ей в глаза: глубокие зеленые озера, спокойные, неземные. Они приводили в замешательство, как и все прочее, связанное с ней.

И он понял. Внезапно осознал, что ответ, немыслимый, невероятный и ужасающий, взывал к нему весь вечер и больше нельзя игнорировать его, каким бы немыслимым этот ответ ни казался. И как только Эйтел его принял, он услышал, что внутри возникает некий звук, очень похожий на свист нарастающего ветра и шум урагана, зародившегося на каком-то далеком острове.

Эйтел задрожал. Никогда прежде он не чувствовал себя таким беззащитным.

— Просто поразительно, как вы похожи на человека, — сказал он.

— Похожа?

— Внешне совершенно идентичны, как ни посмотри. Никогда не думал, что в разных мирах могут развиться такие схожие жизненные формы.

— И вы были правы — не могут, — сказала она.

— Вы же не с Земли.

Она улыбнулась. Похоже, она была почти довольна тем, что он сумел разглядеть ее маскарад.

— Нет.

— Кто же вы тогда?

— Кентаврианка.

Эйтел на мгновение прикрыл глаза. Ураган бушевал внутри него; он покачнулся и с трудом восстановил равновесие. Возникло ощущение, что он воспринимает этот разговор какой-то точкой позади своего правого уха.

— Но кентаврианцы выглядят…

— Как Анакхистос? Да, конечно. Когда мы дома. Но я сейчас не дома.

— Не понимаю.

— Это мое тело для путешествий, — пояснила она.

— Что?

— Это не слишком удобно — посещать некоторые миры в своем собственном теле. Воздух едкий, свет вредит глазам, проблемы с едой.

— Значит, вы просто «надеваете» другое тело?

— Некоторые из нас. Кто-то, как Анакхистос, безразличен к дискомфорту и даже видит в нем одну из целей путешествия. Но я из не таких. Отправляясь в другие миры, я предпочитаю переместиться в тело для путешествий.

— Ах! Да.

Эйтел автоматически двигался в ритме танца. Это просто костюм, говорил он себе. На самом деле она похожа на связку жердей, обтянутых резиной. Клапаны для дыхания на щеках, трехгранная щель для еды, полоса рецепторов вместо глаз.