Роберт Силверберг - Волшебники Маджипура

Конфалюм был человеком не более чем среднего роста, но очень крепкого сложения: коренастый, с мощными ногами; подходящий отец для своего рослого сына. От него исходило безмятежное сияние персоны, на протяжении очень длительного времени пребывающей на высоте собственного величия. Шел уже сорок третий год правления Конфалюма - рекорд, превысить который на всем протяжении истории Маджипура удалось очень немногим. Тем не менее он, казалось, по-прежнему находится в расцвете сил. Даже теперь его глаза ярко сверкали, а в густой шапке каштановых волос только-только начали появляться первые седые пряди.

К высокому воротнику мягкого зеленого вязаного жакета короналя был приколот маленький астрологический амулет из тех, что известны под названием "рохилья": тонкие нити синего золота, сложным образом обернутые вокруг куска нефрита. Он прикоснулся к амулету - сначала быстрым, словно ласкающим, движением, а затем задержал на украшении пальцы, словно вбирая в себя исходящую от него силу. И остальные, присутствовавшие в зале, в ответ тоже притронулись к своим амулетам, возможно даже не сознавая, что делают. В не так давно прошедшие годы лорд Конфалюм, следуя примеру гораздо более привязанного к оккультным премудростям понтифекса, продемонстрировал возрастающую симпатию к новым эзотерическим философиям, которые тогда воспринимались как курьез, а теперь широко распространились во всех слоях общества Маджипура. За ним последовал и весь двор, хотя и там осталось несколько упрямых скептиков.

Когда корональ вновь заговорил, то казалось, что он по-дружески обращается к каждому из присутствующих.

- Сегодня утром Престимион пришел ко мне с предложением, в котором, на мой взгляд, содержится большой смысл. Он знает, в каком напряжении все мы находимся из-за этого вынужденного безделья. Вот почему принц Престимион посчитал возможным не ожидать смерти его величества и лишь потом начинать традиционные похоронные Игры, а немедленно приступить к первому кругу соревнований. Благодаря им время пройдет быстрее.

Раздалось невнятное ворчание, в котором явственно слышалось удивление, смешанное, правда, с оттенком одобрения. Радовался, конечно, Фархольт. Но остальные, даже Корсибар, на мгновение умолкли.

Затем вновь заговорил герцог Свор.

- А будет ли такой поступок верным, мой лорд? - очень спокойным голосом спросил он.

- В смысле отсутствия прецедента?

- В смысле хорошего тона, - ответил герцог. Взгляд, которым корональ окинул Свора, светился дружелюбием.

- А что, Свор, разве не мы определяем нормы хорошего тона для всего мира?

В кучке близких друзей и спутников по охоте принца Корсибара началось какое-то брожение. Мандрикарн Стиский прошептал что-то на ухо графу Венте Хаплиорскому а тот увлек в сторону Корсибара и сказал ему несколько слов. Судя по виду, принц был обеспокоен и удивлен словами Венты.

- Отец, можно мне сказать? - Тон Корсибара был весьма жестким, лицо хмурым, резкие черты искажала гримаса глубокого волнения. Он подергал кончик густого черного уса, положил мощную руку себе на шею и стиснул ладонью затылок. - Мне, как и Свору, эта мысль кажется неподходящей. Начинать похоронные Игры до того, как понтифекс ляжет в могилу...

- А я не нахожу в этом ничего дурного, кузен, - возразил герцог Олджеббин. - Если мы отложим шествия, пиры и прочие сопутствующие процедуры на должное время, то какое будет иметь значение, немного раньше или немного позже мы начнем Игры? Пранкипин вот-вот скончается, это бесспорно. Императорские волшебники изучили свои руны и сообщили нам, что понтифекс должен вскоре умереть. Его медики предсказывают то же самое.

- У них, смею надеяться, есть более существенные обоснования предсказаний, чем у волшебников, - вставил Септах Мелайн, который в эту самую суеверную из всех эпоху был печально известен своим вольнодумным презрением к любому волшебству.

Корсибар недовольно отмахнулся, словно Септах Мелайн был всего-навсего назойливым комаром, зудящим над ухом.

- Вы все знаете, что никто не стремится вырваться из этого омута безделья с большим нетерпением, чем я. Но... - Он на мгновение умолк и еще сильнее нахмурился, раздувая ноздри, как будто затруднялся найти нужные слова, но затем, бросив быстрый взгляд на Мандрикарна и Венту и словно ожидая от них поддержки, наконец выговорил: - Я прошу прощения у великого герцога Олджеббина, если своим несогласием наношу ему обиду. Но ведь существуют правила приличия, отец. Существуют освященные веками нормы поведения. И - клянусь Божеством, Свор прав! - правила хорошего тона.

- Ты поражаешь меня, Корсибар, - удивленно произнес лорд Конфалюм, - а я-то был уверен, что ты первым поддержишь эту идею. И вдруг... такая неожиданная с твоей стороны привередливость...

- Что? Корсибар привередлив? - раздался громкий хриплый голос из дверей зала. - Ну да: вода суха, огонь холоден, а сладкое кисло. Корсибар! Привередлив! Вот уж не ожидал услышать эти два слова рядом. - Язвительный и необузданный принц Дантирия Самбайл, обладавший титулом прокуратора Ни-мойи, вошел в вестибюль, громко стуча подкованными каблуками по черному мрамору, и немедленно оказался в центре всеобщего внимания. Прокуратор не. приветствовал лорда Конфалюма полагающимся по этикету знаком Горящей Звезды. - Умоляю, скажите мне, о чем идет спор. Видимо, случилось нечто удивительное, раз уж дело дошло до столь неправдоподобного совмещения противоположных понятий? - спросил он, глядя прямо в глаза короналю.

- А случилось то, - ответил лорд Конфалюм, противопоставляя желчной громогласности Дантирии Самбайла свой самый сладкий и приятный тон, - что ваш родственник Малдемар предложил немедленно начать похоронные Игры, поскольку все мы, к несчастью, застряли здесь из-за того, что Пранкипин так цепляется за жизнь. А мой сын, кажется, выступает против этого предложения.

- Ну надо же! - провозгласил Дантирия Самбайл в притворном восхищении. И после секундного молчания повторил: - Ну надо же!

По обыкновению широко расставив ноги, прокуратор остановился перед балдахином, под которым расположился лорд Конфалюм. Лет примерно пятидесяти, он обладал впечатляющей внешностью и мог быть самым высоким из присутствующих, если бы не до странности непропорциональные его длинному и массивному торсу короткие ноги. Тем не менее его внушительная фигура уступала габаритами только Фархольту.

Всем своим видом Дантирия Самбайл производил крайне отталкивающее впечатление. Он был поразительно, если можно так выразиться, величественно уродлив. Его голова напоминала огромный глянцевый купол, густо обросший грубыми огненно-рыжими, даже, пожалуй, оранжевыми волосами, а бледную кожу в несметном количестве усыпали пылающие веснушки; нос представлял собой бесформенный комок плоти; уголки широченного рта резко загибались книзу, придавая лицу жестокое - вполне соответствующее его истинному характеру выражение; мясистые щеки свисали тяжелыми брылями, а подбородок вызывающе выпирал. Но самым поразительным было то, что с этого жесткого и неприятного лица глядели неожиданно чувствительные и нежные фиолетово-серые глаза глаза поэта, глаза влюбленного. Он был дальним родственником Престимиона во втором колене со стороны матери и как правитель отдаленного континента Зимроэля подчинялся только понтифексу и короналю Маджипура. Все знали, что корональ его, мягко говоря, не жаловал. Многие другие, впрочем, тоже. Но Самбайл обладал слишком большой силой и властью, чтобы его можно было проигнорировать.