Эдмонд Гамильтон - Ну, и как там

Когда мы сели, был полдень, и горячее солнце Небраски приятно грело спину. Мне повезло: оказалось, что автобус до Куффингтона как раз стоит на остановке.

Рядом со мной сел какой-то фермер, крепкий парень. Он угостил меня сигаретой и сказал, что до Куффингтона всего несколько часов езды.

- Вы там живете? - спросил он.

- Нет, в Огайо, - ответил я. - Но там жил мой друг, его звали Климер.

Он не знал его, но помнил, что один из местных парней участвовал в экспедиции на Марс.

- Да, - сказал я. - Это был именно Джим.

Тут уж он не сдержался.

- Ну, и как там?

- Сухо, - ответил я. - Ужасно сухо.

- Верю, - сказал он. - Честно говоря, в этом году и здесь слишком сухо для пшеницы. Зато в прошлом году была хорошая погода. В прошлом году...

Куффингтон в Небраске - это просто широкая улица с магазинчиком: ее обрамляют обсаженные деревьями ряды старых домов, а вокруг, насколько хватает глаз, тянутся желтые поля пшеницы. Было довольно жарко, поэтому я с удовольствием задержался на автовокзале, чтобы заглянуть в тонкую телефонную книжку.

Тут были три семьи с фамилией Грэхем, но первый же номер, по которому я позвонил, оказался верным. Мисс Айла Грэхем говорила быстро и возбужденно, она сказала, что сейчас же за мной приедет, и я обещал подождать перед вокзалом.

Я стоял под козырьком, глядя на тихую улицу, и думал, что теперь понимаю, почему Климер всегда был таким тихим и медлительным: этот городок буквально излучал спокойствие, совсем как Джим.

Подъехал кабриолет, и мисс Грэхем открыла дверцу. Она не была особенно красива, но производила впечатление милой, по-настоящему милой девушки.

- Вы очень устали, - сказала она, - и меня мучает совесть, что я просила вас ненадолго заглянуть к нам.

- Со мной все в порядке, - ответил я, - и мне вовсе не трудно остановиться в паре мест по дороге в Огайо.

Когда мы ехали через город, я спросил, нет ли у Джима семьи.

- Его родители погибли в автокатастрофе, - ответила мисс Грэхем. - Он жил у дяди на ферме под Грендвью, но они не ладили, поэтому Джим приехал сюда и устроился на электростанцию.

Потом она добавила:

- Моя мать сдала ему комнату. Так мы познакомились. И... обручились.

- Вот оно что, - сказал я.

Дом был большой, солидный, с обширной верандой, окруженный деревьями. Я сел в плетеное кресло, а мисс Грэхем привела мать. Мать немного поговорила со мной о Джиме и о том, как сильно ей его не хватает и что она считала его своим сыном. Когда она вышла, мисс Грэхем показала мне пачку голубых конвертов.

- Это письма, которые я получила от Джима. Их не так уж и много, и они довольно коротки.

- Нам разрешали посылать всего тридцать слов раз в две недели. Нас было две тысячи парней, а передатчик всего один.

- Удивительно, но Джим умел вместить очень многое буквально в пару слов, - сказала она и подала мне несколько писем.

В одном он писал: "Мне приходится щипать себя, чтобы поверить, что я один из первых землян, стоящих на чужой планете. Ночью я смотрю на зеленую звезду Земли, и мне трудно поверить, что я помог исполнению вековечной мечты человечества. До сих пор мы не нашли ни следа жизни, за исключением лишайников, о которых сообщила Первая Экспедиция, но все еще может измениться".

- Там действительно были только лишайники и ничего больше? - спросила мисс Грэхем.

- Да, и еще два вида каких-то растений, похожих на кактусы. А кроме того - только скалы и песок.

Прочитав еще несколько голубых листочков, я понял, что теперь, когда Джима уже нет, узнал его лучше, чем когда-либо до сих пор. Он таил в себе такое, чего я никак не подозревал - он был романтиком. Мы не имели понятия об этом - он всегда был таким спокойным и медлительным, - а теперь я понял: ко всему, что мы делали, он относился по-своему.

И не выдавал этого, его просто высмеяли бы. Мы прозвали Марс "клоакой" и не говорили о нем иначе. Сейчас я понял, что, боясь наших насмешек, Джим никогда не показывал нам, как романтично выглядел Марс в его глазах.

- Это последнее письмо, которое я получила, - сказала мисс Грэхем. Джим писал: "Завтра я отправляюсь на север с картографической экспедицией. Мы пересечем земли, на которые еще не ступала нога человека".

Я кивнул.

- Я тоже участвовал в этом походе. Мы с Джимом ехали в одном транспортере.

- Это было увлекательно, правда, сержант?

Если бы я знал. Я хорошо помнил ту экспедицию - это был сущий ад. Мы должны были провести предварительные топографические исследования и поиски счетчиками Гейгера возможных залежей урана.

Все было не так уж и плохо, пока не началась песчаная буря.

Песок на Марсе - не то, что песок на Земле. Миллиарды лет его кружило по пустыням и перетирало в порошок. Он набивался под маску, забивал легкие и глаза, проникал в двигатели машин, в продукты, воду и одежду. Три дня подряд только холод, ветер и песок.

Увлекательно? Раньше бы я со смеху полег от такого вопроса, но теперь уже и сам не знал. Может, для Джима это и было увлекательно. Он был невероятно терпелив, куда терпеливее меня. Может, это дьявольская экспедиция казалась ему поначалу чудесным приключением в неведомом мире.

- Конечно, для него это было увлекательно, - ответил я. Да и для нас всех. И для каждого.

Мисс Грэхем взяла у меня письма и спросила:

- У вас тоже была марсианская болезнь, правда?

- Да, - ответил я, - в легкой форме, но все равно сразу после возвращения мне пришлось полежать в госпитале.

Она ждала, что я скажу больше, и я знал, что мне не открутиться.

- До сих пор неизвестно - то ли это особый вирус, то ли Марс так влияет на организм человека. Заболели сорок процентов команды. Симптомы были слишком странными: в основном, горячка и вялость.

- У Джима был хороший уход, когда он заболел? - спросила она. Губы ее дрожали.

- Конечно. У него был самый лучший уход, - солгал я.

Лучший уход? Смех, да и только. За первыми больными, может, и ухаживали, но никто не ожидал, что заболеет столько народу. В нашем небольшом госпитале вскоре не стало мест, больным пришлось лежать в собственных койках в алюминиевых домах-времянках. Все врачи, кроме одного, тоже заболели, а двое умерли.

Мы провели на Марсе уже полгода, когда вспыхнула эпидемия, и одиночество начинало здорово досаждать нам. Все наши ракеты, кроме четырех, вернулись на Землю; мы были одни на этой мертвой планете под ненавистным медным небом, теснились в алюминиевых домишках, а сразу за ними уходили в бесконечность песок и скалы.

Достаточно поехать на Северный полюс и разбить там лагерь, чтобы убедиться, насколько одиноким может чувствовать себя человек. Наше одиночество было еще хуже, гораздо хуже. Первые эмоции давно прошли, мы устали и тосковали по дому, мечтали увидеть зеленую траву, настоящее солнце и женские лица, услышать шум ручья; но приходилось ждать, пока нас вызволит Третья Экспедиция. Ничего странного, что парни сходили с ума. А тут еще марсианская болезнь.