Карина Шаинян - Мясо

– Вот был случай, как один табунщик в тайге жену нашел…

– Слышь, Миха, – инструктор не реагирует, и Макс зло дергает его за рукав. – Миха, ты задрал уже своими байками!

– Кого шумишь? – отмахивается Миша, – лучше налей!

– Да задрал ты уже!

Миша наконец оборачивается и пристально глядит Максу в глаза; губы подрагивают, рука сжимается в кулак.

– Ты меня не озадачивай, понял? – раздельно выговаривает он и отворачивается к туристкам.

Макс, махнув рукой, отходит к столу. Наливает себе полный стакан, накидывает в чью-то испачканную плошку маринованного мяса и уходит к коновязи. Присев на корточки и прислонившись к ограде, он ест и поглядывает на Серко. Конь фыркает, приседает, натягивая чумбур – но, услышав строгий окрик, замирает на месте и лишь косит вишневым испуганным глазом. «Не тебя, бля, ем», – невнятно говорит Макс, жуя, и покрепче прижимается спиной к столбу.

– Приезжает вниз, – доносится Мишин голос. – Ну, запил, конечно, с испугу. Этот… стресс у него, во! А у него невеста была, хорошая невеста, скромная… И вот встречает она его, не поздоровалась даже, сразу говорит: «Есть хочу». Он глядь – у девки глаза будто не ее… Тут мужик, конечно…

Тихий шорох травы под легкими ногами заставляет Макса поднять голову.

– Чего приперлась? – спрашивает он. Глаза Кати расширяются, и она отшатывается, прикусив губу. – Я тебя не люблю, – тяжело говорит Макс, заставляет себя отвернуться, стискивает кулаки. За спиной раздается полувздох-полувсхлип, быстрые удаляющиеся шаги. Макс склоняет голову набок, прислушиваясь. «Мясо», – еле различимо шепчут ему, и от неуловимого дыхания шевелятся волоски на загривке.

Он дожевывает последний кусок мяса и громко рыгает. Настороженно прислушивается к давящей тяжести в желудке. Допивает остатки спирта и, покачиваясь, идет к дому, оставляя в серебристой от росы траве темную полосу.

Хлебное тепло комнаты ударяет в голову.

– Ленка, я мясо возьму да поеду… – он спотыкается об ножку стола и тяжело обрушивается на пол.

– Ложись уже здесь, блин! – кричит Лена. – Куда ты в таком виде поедешь?

– Коней посмотреть…

– Кого смотреть, с утра соберешь. Совсем сдурел… Вроде немного выпили-то! Ты бы конопли меньше курил!

Макс до хруста сжимает зубы и тяжело отталкивается от стола.

– Поеду, – повторяет он, обвисая на дверце холодильника и слепо шаря по полкам.

Подковы звенят по гальке, по колее вьется чистый ручей, копыта разбрызгивают воду. Туристы уже почти полчаса идут по разбитой дороге – здесь явно частенько ездят на грузовиках. Кусты смородины и ивы подступают к самой обочине. Первый восторг от выхода на маршрут прошел, и Катя успевает почувствовать разочарование, – неужели весь поход так? – когда дорога выводит на небольшую поляну и исчезает, разделившись на две тропы. Одна идет к броду через шумную Сугойну, вторая – уходит вверх по узкой долине, по лугу с короткой, объеденной скотом травой. Там виднеются какие-то постройки, часть склона огорожена и вытоптана в пыль; чуть выше пасутся пятнистые бычки. Катя, привстав на стременах, всматривается в скрытую деревьями избушку.

– Макс здесь живет, – понимающе кивает Миша.

– Один?

– Сейчас – один, остальные только послезавтра поднимутся, – отвечает Миша. – Понужай его, понужай! – кричит он отставшему туристу. Кони приостанавливаются перед бродом, группа сбивается в кучу. Катя жмется к краю тропы, пропуская остальных, и постепенно оказывается последней.

– Я вас догоню, – тихо говорит она в спины и пытается заставить своего жеребчика свернуть в сторону. Закусив губу, изо всех сил тянет повод и бьет пятками по бокам, но конь упирается, нагибает голову и вертится на месте, пытаясь пойти следом за остальными лошадьми. После короткой борьбы Кате все-таки удается вывернуть на тропинку, ведущую к избушке. Руки дрожат от напряжения и страха, на лбу проступили капельки пота, но конь, кажется, уже смирился.

У самой избушки Катя натягивает повод, оглядывается на уходящую группу. Наклоняется, стучит в окошко – тишина. Катя тихонько окликает Макса, потом спешивается, заглядывает в открытую настежь дверь. В нос бьет запах несвежей еды, пота и еще какой-то непонятный, скользкий запашок, от которого Катя краснеет. Она стоит на пороге, не решаясь зайти. Комната пуста, лишь над столом жужжат тучи мух – груда грязных тарелок и пустых банок из-под тушенки облеплена черной копошащейся массой. С нар свешивается почти вывернутый наизнанку спальник; еще один сбит в ком, изорван, из-под ткани торчат клочья ватина. Что-то шевелится там, и Катя прижимает ладонь ко рту, готовая закричать, но из развороченной постели вылезает всего лишь крупный серый кот. Он глядит на гостью со спокойным недоброжелательством, поворачивается спиной и принимается умываться.

Катя выходит из пустого дома и медленно залезает на коня; на ее губах – растерянная улыбка человека, неожиданно отпущенного на волю. Она успевает отъехать от избушки на несколько метров, когда до нее доносится короткий конский визг; жеребчик шарахается, и Катя едва не вылетает из седла. За рекой еще мелькают яркие куртки туристов – группа втягивается в лес, никто не заметил ее исчезновения, но она сможет их догнать, если прямо сейчас перейдет через брод.

Стихший визг сменяет утробное ворчание. Катя поворачивает коня и едет на звук. Через десяток метров тропинка приводит к небольшому загону, скрытому зарослями боярышника. На вытоптанной земле вытянулся на боку Серко. Конь хрипит и судорожно бьет ногами, разбрызгивая розовую пену с темных замшевых губ, пытается закинуть голову, но Макс крепко прижимает его перепачканную алым шею коленом. Катя видит лишь белое чистое пятно лба – остальное лицо темное и блестящее, не различить ни черт, ни выражения. Знакомый нож, блеснув, вонзается в круп, поворачивается – в руке остается кусок дымящегося мяса. Макс медленно проводит языком по губам. Серко последний раз дергает ногами и замирает.

Катя чувствует, как рот наполняется кислой слюной.

– Ты больной?! – кричит она.

– Это плохой конь, – раздельно произносит Макс. Отшвыривает окровавленный кусок и медленно встает.

– Чего надо? – спрашивает он, перешагивая через тушу. Жеребчик пятится, шумно раздувая ноздри. Катя, не в силах пошевелиться, смотрит, как Макс делает еще один шаг.

– Чего уставилась? – шипит он. Рука тянется к поводу – Катя видит багрово-черную кайму под ногтями, рыжеватые волоски на запястье, уже задубевший от крови край рукава. Конь, вздрогнув, закидывает голову, разворачивается. Паралич проходит, Катя хватается за гриву – только бы удержаться – и неловко размахивает чумбуром, но жеребчика уже не нужно подгонять – он, прижав уши и вытянув шею, несется к броду.