Джон Браннер - Агент из будущего

«Хороший уход должен быть медленным», — огорченно подумал он.

— Мюррей!

Он остановился и оглянулся. За столиком около двери он увидел Флита Дикинсона, который всегда находился наверху и никогда не спускался вниз. Флит лучезарно улыбнулся.

— Мюррей, я действительно чертовски рад, что вы снова вернулись в мир живых. Поздравляю, это был великолепный хук, которым вы врезали Барнетту. Что вы делаете в настоящий момент? Я ничего не слышал о вас с тех пор… ну, вы понимаете — он смущенно махнул рукой.

— С тех пор как я прошел курс лечения, — произнес Мюррей, — я уже отдохнул. По большей части у дверей кабинетов других людей. Я пытался добиться аудиенции и у вас, но вы не хотели со мной разговаривать.

Флит не показал, что чувствует себя неудобно.

— Ну, Мюррей, вы же сами знаете, как это бывает в таких случаях.

— Теперь я это великолепно знаю. Вы держитесь около своей кормушки.

— Минуточку… ага… Мюррей! Мюррей остановился и огляделся.

— Послушайте, если у вас действительно затруднения…

— Теперь больше нет, спасибо. Близ-зард включил меня в свое собрание бездельников и бродячих комедиантов, которые должны поставить на сцене новую пьесу Дельгадо. Теперь я обеспечен. Мы увидимся снова на премьере.

«Этот хук был явным ребячеством», — упрекнул Мюррей самого себя, выйдя на улицу.

Глупость всего этого дела была, конечно, в том, что он, как и Барнетт, сомневался в проекте Дельгадо. Его агент раздобыл что-то другое — да, что-то другое, — но он никогда с этим не свяжется, хотя и получил бы за это фантастически высокий гонорар.

2

Мюррей ехал на север через Лондон по трассе М-1 и все время мысленно возвращался к событиям последнего получаса.

Он один раз остановился, чтобы открыть крышу своего кабриолета — свежий воздух поможет ему забыть Барнетта — и купить сандвич, который должен был заменить ему великолепную голубую форель, оставленную им в «Просцениуме».

До сих пор он ехал осторожно, ведь с тех пор, как с ним случился срыв, он не садился за руль автомобиля. Когда Мюррей наконец достиг автобана, то намеренно поехал быстрее, сначала выехал в четвертый ряд на скорости сто семьдесят километров в час и все увеличивал скорость, пока стрелка спидометра не доползла до двухсот.

Мюррей был благодарен Мануэлю Дельгадо хотя бы только за то, что тот дал ему взаймы достаточно денег, чтобы он смог выкупить свой автомобиль.

Автомобиль был для него важнейшим символом. На его номере была комбинация «1-МКД» — Мюррей Квест Дуглас — и люди узнавали белый «Даймлер С-250», мчащийся по улице.

— Это Мюррей Дуглас на своем автомобиле, — говорили они. — Мы видели его по телевидению на этой неделе.

Однажды он дал таксисту свой автограф, когда они оба стояли в пробке перед перекрестком.

Может быть, он был необъяснимо упрям. Он все еще получал семьсот-восемьсот фунтов в год, хотя теперь его автомобиль был в лучшем состоянии. Мюррей всегда прилично питался, не ел консервы прямо из банки, не курил дешевые сигареты и никогда не давал бесполезные интервью в невыглаженном костюме. Роджер Грэди довольно часто предлагал ему — и это было очень глупо — ставить автомобиль в гараж, где каждая неделя стоила уйму денег. Роджер еще раз начал с этого, когда принес Мюррею невероятное сообщение о том, что один из агентов Сэма Близ-зарда искал актеров для новой пьесы Дельгадо и хотел ангажировать Мюррея Дугласа.

Мюррей вспомнил об этом разговоре с Роджером.

Мюррей, само собой разумеется, уже слышал о Дельгадо. Этот автор был аргентинцем. Он уже снял один фильм, и единственным более-менее известным актером, занятым в нем, был южноамериканец Леопольдо Торре-Нильсон. Сам Мюррей никогда не видел этого фильма — он был показан только на каком-то подозрительном кинофестивале, — но знал некоторых людей, которые его видели и называли фантастичным. ЧЕРНАЯ КОМЕДИЯ, означающая конец всех ЧЕРНЫХ КОМЕДИЙ.

Слава Дельгадо по прибытии в Европу была основана на этом фильме, и в прошлом году Жан-Поль Гаррижо, один из лучших молодых актеров Парижа, сыграл главную роль в экспериментальной пьесе, о которой говорили Барнетт и Хестон-Вуд. Мюррей не видел этой пьесы, он тогда уже был в санатории. Но он читал критику. Критики были весьма воодушевлены этой пьесой.

Потом Гаррижо совершил самоубийство. За этой короткоживущей сенсацией последовало почти месячное молчание. Можно было подумать, что депрессия Гаррижо была заразной, потому что Дельгадо, казалось, тоже был больше не в состоянии зажечь публику.

А потом появился Роджер с этим предложением.

— Приму ли я это предложение? — повторил Мюррей и озадаченно покачал головой. — Близ-зард хочет ангажировать меня, и я могу еще колебаться? Ты сошел с ума, Роджер?

— Я знаю нескольких человек, которые никогда бы не приняли этого предложения, — сказал Роджер после некоторой паузы.

— Почему? Дельгадо за последний год вознесен критиками на небо!

— Все правильно. — Роджер тупо уставился на свою сигарету. — С тех пор, конечно, ты не был в курсе всех дел. Ты располагаешь всего лишь слухами, понимаешь? Я не утверждаю, что у тебя больше нет никаких особых шансов или что ты больше ничего не сможешь заработать с тех пор, как произошел этот срыв. Но я тебе должен также сказать, что существует несколько человек, которые никогда не будут играть в пьесах Дельгадо никаких ролей. Даже если им предложат за это тысячу фунтов в день.

— Почему же не будут?

— Потому что Гаррижо покончил самоубийством. Потому что Леа Мартинес находится в психиатрической клинике. Потому что Клодетт Мирин пыталась убить свою маленькую дочурку. — Роджер говорил совершенно серьезно, и выражение его лица изменилось.

— Об этих происшествиях с девушками я ничего не знал, — согласился Мюррей. — Они играли в Париже, не так ли? Но послушай, Роджер, это значит только то, что пара суеверных людей вообразила себе, что Дельгадо принес актерам несчастье.

— Более или менее так.

— Разве ты когда-нибудь замечал, что я суеверен, Роджер?

— Нет, — агент вздохнул. — Но, несмотря на это, я должен был тебя предупредить. Я только вчера говорил об этом кое с кем, с тем, кто тотчас же отказался, прежде чем я вообще успел сделать какое-нибудь предложение. У Близ-зарда несколько сумасшедшие представления о том, каких людей ему иметь или не иметь.

— Я тоже отношусь к ним? — вмешался Мюррей.

— Нет. На самом деле нет, Мюррей. Ты воображаешь себе, что я достаточно глуп, чтобы взять авансом у кого-то тысячу фунтов, если я предполагаю, что у моего клиента больше нет никаких шансов вернуться к своей профессии? Нет, я убежден в том, что ты снова будешь играть — может быть, даже лучше, чем прежде, потому что ты больше не сможешь полагаться на свою привлекательную внешность. — Роджер знал, что он может открыто говорить с Мюрреем. — Ты до сих пор единственный член труппы, который кажется мне достойным доверия. Я, конечно, не несу ответственности, зато у Близ-зарда очень светлая голова. Кроме того, у тебя есть шансы повлиять на критиков, даже если эту глупую пьесу снимут через четыре дня.