Яна Дубинянская - Собственность

* * *

- Ну так скажи, Эл: что, по-твоему... делает человека... ик... человеком? - ни с того ни с сего ляпнул Торп вечером в каптерке. Я чуть не опрокинул бутыль технического спирта. Похоже, что закладывать за воротник здесь было принято после каждого рабочего дня. Без всякого повода. Не в моих правилах, - но можно привыкнуть. Тем более что никто особенно не следил, как часто я наполняю свою рюмку. Старший инженер нетерпеливо повторил вопрос. Пожалуй, стоило отослать Торпа к миллионнолетней истории вселенской философской мысли, располагавшей массой разнообразных ответов. Лично я подобными проблемами никогда не задавался. Другой профиль, извините. Так что мое мнение лучше всего выражалось идиотской гримасой с поднятыми бровями. - Человека делает человеком собственность, - наставительно изрек пьяный инженер на одном дыхании. - Собственность? Интересно, - мне совершенно не было интересно. - И поэтому, - мой собутыльник едва ворочал языком, но эмоции били через край, - поэтому я всегда подам руку человеку... Да, человеку! Который сумел... ик... сумел отстоять свою собс-с-ственность, несмотря ни на что. Да, подам! И, если ты мой др-руг, не смей называть... Хгара... голомордым! Он опрокинул очередную стопку и потянулся за бутылью. Я тоже вежливо пригубил техническую гадость и кивнул. - Договорились.

* * *

По зрелом размышлении я все-таки написал рапорт по поводу аварийного Второго-лямбда. Но, разумеется, не Бобу, а прямиком в Центр. Я на испытательном сроке, а потому не обязан соблюдать субординацию. Впрочем, создавалось впечатление, что на этой планете никто не считает себя обязанным делать хоть что-нибудь. Сегодняшний день я решил посвятить обходу рудников нашего участка. Наверняка удастся обнаружить немало столь же вопиющих нарушений, как и на Втором, - и мешкать с этим не стоит. Когда я снимал со стены план участка, Торп почему-то хмыкнул. Но его скептицизм был мне до одного места. Рудники располагались на карте красивой полукруглой цепочкой, и я был намерен обойти практически все, начиная с Первого-альфа на востоке. Неприятности начались уже по дороге. Во-первых, никто не удосужился нанести на план грунтовой разлом в форме гигантского полумесяца или же мерзкой каменной ухмылки. Разлом пришлось обходить, и крюк получился дай боже. В пыльном полумраке я чуть было не потерял ориентировку. Развернул карту, покрутился на месте, определяя направление. И со скрежетом зубовным обнаружил, что теперь до искомого рудника топать еще минимум полчаса. И действительно, не прошло и тридцати пяти минут, как я вышел к безобразной груде давно заброшенных развалин. Ржавый остов бывшего рудника издевательски торчал из эвереста выработанной породы. Материться было бесполезно. Плохо пригнанная маска натирала скулы и переносицу - и уж точно ни от чего не защищала. Я раздраженно сдернул ее. В горле запершило, но ненадолго. Если б только все проблемы ограничивались местным воздухом!... Ладно, возьмем себя в руки. Первый-бета лежал немного в стороне от намеченного заранее маршрута. Зато уж точно работал - вчера Торп упоминал при мне это название. Стоит прогуляться туда и, пообщавшись с управляющим, скорректировать карту. Потому что насчет Второго-гамма у меня не было теперь никакой уверенности. Я вычислил азимут и браво зашагал вперед. Через четверть часа начал прищуриваться, вглядываясь вдаль, - что за чертовщина? - и ускорил шаги. Через сорок минут занервничал по-настоящему. Через час повернул назад. Сбиться с дороги я не мог - а значит, никакого рудника под номером Первый-бета в природе не существовало. Точка на карте, нанесенная от фонаря. Для отчетности. И Торп, скотина, бессовестно врал, делая идиота из нового инженера... Что ж, на эту тему также следует написать рапорт. Там, наверху, посмеются, наверное, от души, - а затем призадумаются о чем-нибудь серьезном. О кадровой политике, например. Внезапно на пути выросла высоченная гора сыпучего шламма. Раньше ее не было, - похоже, я слегка отклонился от курса. Выругавшись, попробовал штурмовать препятствие. Ноги немедленно погрузли по колено. Выбрался, кое-как отряхнулся и пошел - а что делать? - в обход. С таким расчетом, чтобы срезать угол и выйти сразу к следующему руднику, не возвращаясь к развалинам. Наверное, в этом и состояла ошибка... Два часа спустя я растерянно озирался по сторонам, окруженный шламмовыми холмами и бездонными рытвинами. Воспаленные глаза уже не слезились, а пекли жгучим огнем, язык наждачной бумагой царапал нёбо. Пропыленная маска болталась на поясе, и надевать ее не хотелось. Хотелось двух вещей: оказаться у себя в каптерке или кого-нибудь убить. Лучше и то, и другое. Какая, к черту, ревизия рудников!... Точки на пыльной карте выстроились издевательски правильным полукругом. Я понятия не имел, где нахожусь. Впрочем, путь из тупика был только один - туда, откуда я пришел. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я двинулся назад, от злости все ускоряя шаги и совершенно не глядя под ноги. Совсем несерьезная колдобина - не глубже лунки для гольфа. Но щиколотку резанула нестерпимая боль, и я заорал во всю глотку, благо услышать и посмеяться все равно было некому. Потом сцепил зубы и попробовал встать. И вот тут-то стало по-настоящему страшно. Никогда мне отсюда не выбраться.

* * *

Она смотрела на меня. Светлые продолговатые глаза, очень широко расставленные и чуть-чуть косящие в разные стороны. Изумленно округленные губы. Гладкая белая шея. Овальные переливающиеся камни на полуоткрытой груди... И я спросил: - Как тебя зовут? Какого черта? Раз эта женщина оказалась тут, раз нашла меня, надо немедленно требовать, чтобы она привела помощь. Кажется, у меня не просто вывих, а самый настоящий перелом. Повезло, ничего не скажешь. Хотел бы я знать, есть ли на этой планете нормальный врач? В любом случае, нужно как можно скорее... При чем тут ее имя?! Она смотрела на меня. С наивным удивлением приподняла почти невидимые брови, а потом недоуменно склонила голову набок. На щеку упала прядь тонких волос цвета золотистой паутины под ярким солнцем. Не знает языка, - вспомнил я из того разговора с комендантом. И оттуда же: она здесь уже два года. За это время можно не научиться формулировать философские мысли - но чтобы не понять элементарного вопроса "как тебя зовут"?... И как теперь объяснить ей, что я сломал ногу и нуждаюсь в срочной помощи?! Женщина выпрямилась, плавным движением отвела волосы с лица. Переступила с ноги на ногу, оправила на талии поношенное платье. Спокойно, с угасающим интересом, сверху вниз посмотрела на меня и... И я остро, болезненно понял: сейчас она попросту повернется и уйдет отсюда. Навсегда. Не своим голосом я заорал: - Стой!!! Слава богу, остановилась. Вздрогнула, содрогнулась, как от удара. Легкие волосы описали в воздухе дугу, косящие глаза блеснули из-за округлого плеча непобедимым ужасом. Она вскинула к лицу раскрытую ладонь жестом беспомощной детской самозащиты. Идиот, - мысленно застонал я, - что ж ты вопишь, как резаный, она ведь убежит и оставит тебя тут подыхать. Было совершенно очевидно, что женщина до сих пор здесь единственно из-за парализующего страха, пришпилившего ее к месту. Во всяком случае, мой первый вопрос ее не испугал. - Как. Тебя. Зовут? - как можно четче и дружелюбнее повторил я. Вроде бы ее лицо смягчилось. Опустилась напряженная рука, разгладилась страдальческая складка между бровями. Немного успокоившись, женщина смотрела на меня - и не понимала. Ну что ж. Как это делалось в старых фильмах про межпланетный контакт. Я ткнул себя пальцем в грудь и раздельно выговорил: - Эл-берт. И - чтобы уже совсем просто: - Эл. Она повела светлыми бровями и даже, кажется, улыбнулась... нет. Просто полуоткрыла и слегка развела губы для чужого, непривычного звука. Между ровными рядами мелких зубов мелькнул острый кончик языка, загнутый к альвеолам: - Эл-л-ль... Голос ее вызывал в памяти тот музыкальный инструмент, где маленькие молоточки бегают по тонким металлическим пластинам. Не помню, как называется. Я бодро кивнул, радуясь, что дело сдвинулось с мертвой точки. Снова указал на себя, а затем направил палец ей в грудь: - Я - Эл. А ты? Черт! Опять замерла и напряглась, будто я собирался застрелить ее из пальца. Но через секунду, слава богу, расслабилась, поняла, подняла руку, коснувшись выпуклого камня у себя на груди, и сказала... Если б я умел играть на том инструменте, с молоточками, я, может быть, и повторил бы, - окажись эта штука здесь, среди серо-бурых шламмовых холмов. А так... Она назвалась еще раз. Теперь музыкальная фраза звучала чуть обиженно. Словно это я, последний тормоз, ничего не могу понять. Нормально? И я произнес, насильственно вычленяя приемлемое из звенящей капели высоких звуков: - Ле-ни... так? Лени. Поджала пухлые губки, поморщилась, как от фальшивой ноты. Потом кивнула и улыбнулась. Чуть-чуть, одними кончиками губ. И тут же прикрыла улыбку лодочкой ладони, как зажженую спичку на ветру. Ну допустим. Познакомились. И что теперь? - Лени, - заговорил я, перемешивая слова с жестами, - я ногу сломал. Нога. Видишь? Она болит. Больно. Не могу идти. Мне врач нужен. Позови кого-нибудь. Нога. Помощь. Я... Я напряженно следил за выражением ее лица. И заметил, что проблески осмысленности в ее глазах появляются только тогда, когда я называю конкретное понятие или действие, не склоняя и не связывая слова. Любое короткое предложение или словосочетание в косвенном падеже повергали Лени в панику непонимания. Молясь, чтоб мое наблюдение оказалось правильным, я построил фразу так: - Нога. Помощь. Позвать. Человек. Она посмотрела на меня в упор, сведя брови, шевельнула губами, - и внезапно метнулась куда-то в сторону и вверх, я даже не смог уловить, куда именно. Только взмах волос - золотистая паутина под ярким солнцем. Идиот!!! Сцепив зубы, я попробовал шевельнуться, - боль оказалась вдесятеро ощутимее, чем в первый раз. Плевать! - если я действительно хочу выбраться. Засунь свою бабью чувствительность подальше и ползи, ползи, кретин!... В том, что женщина - как ее там? - не вернется, я не сомневался ни секунды. Через полчаса, взмокший, покрытый черной корой бывшей пыли, я упал лицом в острое крошево выработанной породы. Я сумел проползти метров семь... или даже восемь. Я смогу. Только чуть-чуть отдохну... - Это он? - спросил откуда-то сверху мужской голос. Я ответил: да, я. Уверен, что ответил. Милленц же потом утверждал, что я был уже без сознания.