Артур Конан-Дойль - Опасность!

Я стоял у рычагов управления и, если бы рубка была из стекла, увидел бы над собой множество теней – корабли британского флота. Субмарина шла на запад; через девяносто минут я выключил электродвигатели и, не продувая цистерн, вышел на поверхность. Окрест было лишь море, дул сильный ветер и я решил не открывать надолго люк – запас плавучести оставался невелик – но всё же поднялся на рубку и глянул назад. Позади, в розовом зареве заходящего солнца виднелся Бланкеберг, чёрные трубы и надстройки вражеских кораблей, маяк и крепость. Раздался удар большого орудия, затем ещё один. Ультиматум истёк. Война началась.

Надводный ход субмарины в два раза больше подводного и рядом с нами не было ни одного судна: я продул цистерны и кит-убийца пошёл по водам. Всю ночь мы держали курс на юго-запад со средней скоростью в восемнадцать узлов. В пять утра я нёс одинокую вахту на крохотном мостике и увидел вдали, на западе редкие огоньки. «Йота» подходила к берегу Норфолка. «Ах, Джон, Джонни Булль – сказал я – ты получишь хороший урок, и именно я тебя выучу. Мне выпало преподать тебе, Джонни, что никто не может жить по собственным законам, как если бы вокруг никого не было. Побольше благоразумия и поменьше политиканства, Булль – вот смысл моего урока». Но затем пришло сострадание, я подумал о толпах беспомощных людей: шахтёрах Йоркшира, суконщиках Ланкашира, металлистах Бирмингема, докерах и рабочих Лондона и прочих людях, обречённых на голод моею рукой. Вот они христарадничают ради куска хлеба и я, Джон Сириус тому виной. Но что ж? Это война и если её начали дураки, то пусть и заплатят сполна.

Перед самым рассветом я увидел огни большого города – должно быть Ярмута в десяти милях З-Ю-З по правому борту: опасное, песчаное побережье со многими мелями. Я взял мористее; в пять тридцать мы поравнялись с плавучим маяком Лоустофта. Береговая охрана встретила нас сигналами-вспышками, блёклыми в белом, ползущем по волнам свете маячного огня. «Йота» оказалась среди оживлённого движения судов, по большей части рыболовецких и маленьких каботажных; на западе, у горизонта виднелись мачты большого парохода, меж нами и берегом шёл миноносец. Никто не атаковал субмарину и, судя по всему, и не догадывался о нашем существовании. Я не хотел обнаруживаться времени, заполнил цистерны, погрузился на десять футов и с радостью отметил, что на это ушло лишь сто пятьдесят секунд. Жизнь субмарины зависит от скорости погружения: вполне возможно, что прямо перед ней внезапно окажется быстрый противник.

До района крейсирования оставалось несколько часов хода, и я решил немного отдохнуть. Командование принял Ворналь. Он разбудил меня в десять утра; лодка шла надводным ходом, мы подошли к берегам Эссекса у Маплин-Сэндз. Наши английские друзья со свойственной им непосредственностью сообщили в газетах, что преградили Дуврский пролив от субмарин миноносным кордоном; странные потуги: можно ли остановить угря переброшенной через поток деревянной доской? Стефан успел пройти к позиции у западного входа в Солент без каких-либо трудностей. Я выбрал для крейсерских операций район устья Темзы и скоро оказался на месте со своей маленькой «Йотой», восемнадцатью торпедами, скорострельной пушкой и ясным планом, что и как делать.

Я прошёл в боевую рубку, поднял перископ (мы оставались под водой) и увидел в нескольких сотнях ярдов по левому борту плавучий маяк. На его платформе сидели два человека, но ни один не заметил, что рядом из-под воды вырос небольшой столбик. Погода способствовала действиям субмарины: достаточное, чтобы скрыть лодку волнение, и, вместе с тем, ясный день и хорошая видимость. Каждый из трёх моих перископов имел угол обзора в шестьдесят градусов. Я смотрел в них поочерёдно и полностью контролировал полукруг моря до самого горизонта. На севере, в полумиле от меня два английских крейсера выходили из устья Темзы. Я мог бы с лёгкостью отсечь их от берега и атаковать, но не стал уклоняться от плана. В отдалении, на юге виднелся эсминец – он шёл на восток, к Ширнессу. Я нашёл вокруг дюжину маленьких пароходов, но ни один из них не стоил внимания. Продовольственное снабжение больших стран не зависит от маленьких судов. Я снизил обороты двигателей до минимума: так, чтобы мы могли удерживаться под водой, и медленно пошёл через эстуарий в ожидании неизбежной встречи.

Ждать пришлось недолго. Во втором часу дня я увидел в перископ густое облако дыма на юге. Через полтора часа, передо мной поднялась туша большого парохода. Он шёл к устью Темзы. Я приказал Ворналю стать к торпедному аппарату правого борта, зарядить все прочие на случай промаха и медленно пошёл вперёд. Пароход шёл быстро, но нам не составляло труда отрезать его. «Йота» стояла почти на курсе парохода, я мог оставаться под водой, без нужды всплывать и обнаруживать себя и неторопливо пошёл навстречу вражескому судну. Это был очень большой пароход, не менее пятнадцати тысяч тонн, чёрный, с красным днищем и двумя светло-жёлтыми трубами. Судно глубоко сидело в воде и явно несло большой груз. На носу парохода толпились люди; думаю, что многие из них впервые увидели метрополию. И какой приём ожидал их!

Пароход надвигался в клубах дыма из труб, от его носа расходились две кипящие белой пеной волны. До английского судна оставалось четверть мили. Время пришло. Я дал полный ход и поставил субмарину точно по курсу парохода. Расчёт оказался точен. Расстояние сократилось до ста ярдов; я дал сигнал, услышал лязг и свист выстрела, немедленно и резко опустил руль и пошёл на погружение. Пришёл страшный удар удалённого взрыва, и лодка дала сильнейший крен. «Йота» чуть ли не легла на борт, зашаталась, затряслась и, в конце концов, стала на ровный киль. Я остановил моторы, всплыл и открыл люк. Возбуждённый экипаж выбрался наружу посмотреть, что случилось.

Пароход оставался в двух сотнях ярдов от нас и явно получил смертельную рану. Он почти стоял на корме. До нас доносились крики, по палубам во множестве бегали люди. Теперь я увидел название судна: «Адела», порт приписки Лондон. После мы узнали, что пароход шёл из Новой Зеландии с грузом мороженой баранины. Странно, но её команда и не подумала о субмарине; все были уверены, что пароход подорвался на плавучей мине. Правый борт на четверть разнесло взрывом, судно быстро погружалось, но дисциплина на борту оставалась изумительной. Мы видели, что пароход спускает одну переполненную шлюпку за другой, спокойно и споро, как если бы это было повседневным, рутинным занятием. Одна из спасательных лодок оставалась у парохода: люди ожидали окончания погрузки. Кто-то бросил взгляд в мою сторону, увидел совсем близко от себя боевую рубку субмарины, начал кричать и показывать на нас; люди в других лодках встали, чтобы получше всё разглядеть. Я не предпринял ничего; пусть все удовлетворят любопытство и доподлинно узнают, что пароход потопила именно субмарина. Кто-то из экипажа шлюпки полез обратно на пароход: должно быть, передать радиограмму. Это ничего не значило; иначе я легко бы свалил его с борта винтовочным выстрелом. Я помахал рукой людям с парохода, они помахали мне в ответ. Война – большое дело, она оставляет место эмоциям и, в то же время, беспощадна.