Гордон Диксон - Только человек !

- Бывший угонщик. Вот документ о моем помиловании - подписан одним из советников Трехпланетья, Амосом Брайтом. Что вы имеете в виду?

И вдруг он понял, обернулся, начал искать взглядом Алию, но она уже растворилась в потоке пассажиров, текущем к зданию вокзала. Он посмотрел на лейтенанта.

- Если вы меня арестовываете, то по обвинению в чем?

- Обвинению? Что вы, сэр, никаких обвинений. Просто несколько формальных вопросов... - Лицо у лейтенанта было такое вежливое, такое честное! - Если бы вы смогли пройти с нами... это займет всего несколько формальных вопросов... - Лицо у лейтенанта было такое вежливое, такое честное! - Если бы вы смогли пройти с нами... это займет всего несколько минут...

Как только его провели в комнату полицейской секции вокзала, кулак капрала, словно молотом, врезали Калли по зубам. Лицо капрала... злобное, жирное... коротко подстриженные жесткие черные волосы... Второй полицейский скрутил руки Калли за спиной. Капрал снова замахнулся...

- Гляди-ка! Кусаться хочет! А ну, держи его покрепче...

- Достаточно, капрал!" - приказал лейтенант, поднявшись из-за своего аккуратного полицейского служебного стола. Он медленно и отчетливо выговаривал слова, повернувшись к микрофону служебного рекордера на стене. - этот человек оказал вам сопротивление при доставке в кабинет, я увидел его угрожающий жест. Ваш удар был вынужденной мерой самообороны. Но прошу вас, больше никакого насилия. Вы двое, наденьте ему смирители.

Холодный металл пружинистых лент смирителя коснулся кожи Калли, обхватил руки, от кистей до локтей... Лейтенант, совершенно спокойный, уже сидел на прежнем месте за столом...

- Назовите ваши имя, пожалуйста.

- У вас с памятью плохо? Вы ведь знаете мое имя!

- Имя, пожалуйста...

А потом закрутился водоворот - полторы недели кошмаров.

Кошмарные видения постепенно растворились в темноте - силы оставили Калли, и он погрузился в сон без сновидений.

Ясность сознания возвращалась медленно, как будто он всплывал из мрачных к поверхности и солнечному свету. Но когда она вернулась, он был, наконец, свободен от боли, и обрел относительный душевный покой.

В конце концов, ему удалось разложить факты по полочкам в соответствующем порядке. Алия хитростью заманила его на Землю, чтобы власти Старых миров, в нынешнее время страдавшие явной манией преследования, получили возможность посадить его за решетку. Ведь во время Пограничного Восстания не было ощутимой занозы в из пятке, чем Калли. Правда, теоретически Восстание утихомирилось шесть лет назад, после заключения Билля о Согласии.

Теперь он понимал, что нельзя во всем винить одну Алию. Просто она по-прежнему оставалась дочерью Амоса Брайта - в прошлом губернатора Калестина и опекуна Калли, а ныне старшего члена Трехпланетного Совета, правящего Землей, Марсом и Венерой. Алия была преданной дочерью, и отец мог оказать на нее давление, вынудить на поступок, который он считал необходимым.

То есть, Алия не стала его, Калли, врагом. Ей лишь пришлось уступить доводам отца, и дело это поправимое. Главное - ему нужно увидеться с ней, объяснить, что ее ввели в заблуждение. Придя к этому выводу, Калли почувствовал, как внутри загорается былой огонь: судьба вновь бросала ему вызов, и он встретил этот вызов, будто доброго старого друга. Энергия сопротивления никогда не покидала его. Чем больше его старались принизить, тем выше подбрасывал его толчок отдачи. Он чувствовал, что его старое "я" начинает рождаться.

Корень зла заключается не в Алии, с ее простой душой воспитанницы Пограничных миров, а в болезненном страхе, который жители Трехпланетья во всяком случае, большинство из них - испытывали перед Пограничьем и инопланетной цивилизацией молдогов. Алия слишком честна и не станет этого отрицать. А он ей докажет! Даже если понадобиться перевернуть. Старые миры, Пограничье и планеты молдогов с ног на голову! Он мысленно ухмыльнулся, представив себе результат подобной операции.

Именно так, - сказал он про себя, наполовину в шутку, наполовину всерьез. - Полумеры меня не устраивают.

И эта мысль окончательно привела его в себя.

Он открыл глаза. Смутно вспомнилось, что он здесь находится уже некоторое время, периодически то просыпаясь, пусть не полностью проваливаясь в сон, забытье.

Тесная камера, просто конура с наклонным потолком, - очевидно, наверху была какая-то лестница: он припомнил стук каблуков по металлу шаги людей, снующих вверх и вниз, в тусклом свете Калли увидел, что на полу валяются три матраса из пенорезины, занимая почти всю площадь пола.

На одном из матрасов лежал он сам. Он располагался у стены противоположной от входа. Матрас у открытой двери был пуст. На матрасе, лежавшем посередине, скрестив ноги, словно у костра. - Калли сам бывало любил так сидеть, когда отправлялся на охоту в окрестностях Калестина, расположился худощавый, приятного вида пограничник. Сначала Калли казалось, что они одного возраста, пока он вдруг не заметил, к собственному изумлению, что волосы у того совсем седые.

- Легче стало? - спросил его седой.

Голос звучал негромко, воспитанного человека, и принадлежал владельцу первой пары охотничьих ботинок, которые видел Калли, лежа на полу, когда его вытолкнули из лифта.

- Легче, - ответил Калли, пораженный слабостью своего хриплого голоса: здорово они его отделали, все-таки!

Седоволосый крикнул.

- Тебе нужно было просто отдохнуть, - сказал он. - И едва - мы старались тебя подкормить по мере возможности. Но главное - покой. Покой излечивает почти любую хворь, если она вообще поддается излечению, и без всяких лекарств.

Это был голос учителя - приятный баритон, правильный выбор слов и очень красивое старопланетное произношение. Но принадлежал голос человеку в потрепанном костюме пограничного охотника, и поза его говорила о том, что человек этот не раз и не два сиживал у костров в лесной чащобе.

Меня зовут Вил Джемисон, - представился седоволосый. - Моего товарища - Доук Тауншенд. Может, просыпаясь, ты его заметил.

В самом деле, теперь Калли припомнился некто очень небольшого роста, не более пяти футов, и не старше пятнадцати лет на вид. Впрочем, возможно, его миниатюрность создавала обманчивое впечатление. Доук, как припоминалось Калли, тоже сиживал, скрестив ноги, и смотрел на него, как сейчас Джемисон.

- Я... - начал было Калли, но осторожность заставила его прикусить язык.

Кто знает, стоит ли спешить выдавать свое имя? Но Вил Джемисон сам закончил недоговоренную им фразу:

- Калли Уэн, само собой разумеется. Я тебя знаю. Даже один раз видел, ты был тогда еще мальчиком и жил в доме Амоса Брайта, когда тот служил губернатором Калестина.