Владимир Колин - Зубы Хроноса

— Кратер вулкана! — удивленно шепнул Мак Аллен.

Атахуальпа, по-прежнему молча, начал спускаться по ступеням, вырытым прямо в наклонной стене. Лестница вела к огромной центральной площади крепости. Мак Аллен уже с этой высоты различал строгую архитектуру зданий. Никакого орнамента, который оживлял бы стены. Каменные лестницы поднимались к суровым башням. Прямые улицы разделяли здания, расположенные вокруг площади, и Мак Аллена ужаснуло это никогда еще не виданное им зрелище пустого города.

«Крепость мертвых. Все мертво. И камни домов, и настил улиц, и пыль. Как спуск в ад…» Но крепость, которая словно вырастала ему навстречу по мере того, как они спускались вниз по сточенным шагами мертвых ступеням, была не похожа на ад. Полное спокойствие, ничем не тревожимое минеральное молчание…

Поздней ночью из всех городов, которые знал Мак Аллен, уходил трепет жизни. Но при этом всегда угадывалось дыхание людей, спавших за темными окнами, и даже крысы, скользившие по улицам, доказывали, что города были живыми. А в этой крепости, к которой он спускался вместе с Атахуальпой, все было мертво.

Даже имя.

Теперь, когда индеец прервал наконец молчание, Мак Аллену хотелось, чтобы он говорил. Ему казалось, что хрипловатый голос может снять проклятие и оживить город небесных Сыновей Солнца. Но Атахуальпа молчал.

— Ты уже бывал здесь раньше? — спросил Мак Аллен, хотя знал, что его спутник пришел сюда не впервые.

— Да, — коротко ответил индеец.

— Один?

Неопределенное движение руки, которое могло означать и да и нет. Мак Аллен вдруг почувствовал тепло, которое поднималось со дна воронки, из покинутых домов. «Тепло смерти?» — промелькнуло у него в голове. Он не знал, на какой они высоте, — во всяком случае, больше одного лье от кратера вулкана, но в нем явно хранились запасы тепла. Каменное чудовище просто спало. В один прекрасный день оно проснется и восстанет в пламени и дыме, разрушая мертвые дома и каменные улицы, губя воспоминания. Не справедливо ли забрать у него золото, с которым ему больше нечего делать?

Они продолжали спускаться. Мак Аллен попытался представить себе эту каменную лестницу, оживленную нескончаемым движением стройных фигур, закутанных в кровавого цвета одежды. Ему никак не удавалось убедить себя в том, что эти люди жили на самом деле, что каждому из них было дано определенное количество лет, бесконечная вереница дней и ночей, которые они расточили, питая ими бестелесного дракона времени. Он попробовал представить себе надежды и цели, двигавшие одним из этих людей, тысячу раз поднимавшихся и спускавшихся по стертым ступеням… одним из тех, кто высекал эти ступени и однажды поранил себе пальцы ног, запнувшись об острый край камня, который Мак Аллен только что миновал… Он пытался представить его себе сидящим на согретой солнцем ступени и потирающим посиневшие пальцы, в то время как потоки других людей равнодушно текли мимо. Какой-то приятель узнал его и остановился спросить, что случилось. Они поговорили о женах, о детях и пошли дальше вместе, делясь новостями. Приятель начал было насвистывать припев модной песни, привезенной накануне из Куско, но спутник его перебил. Его старшая дочь была Девой Солнца, и ходили слухи, что ее принесут в жертву Виракоче ради выздоровления небожителя Инки, заболевшего два дня тому назад. Два пленника уже были убиты, и их тела, набитые соломой и золой, висели в Доме Победы. Приятель радостно поздравил его с высокой честью, которая выпала на его долю…

— Глупости! — громко сказал Мак Аллен.

Атахуальпа обернулся, но не сказал ни слова. Он ждал.

— Я что-то вспомнил, — извинился Мак Аллен, радуясь, что тот продолжает спускаться, не обращая на него внимания.

Это рассказы Фрэя Мигуэля виноваты в том, что ему в голову приходят разные выдумки. Нет, люди, построившие крепость, мертвы, навсегда, окончательно мертвы — как и мир, к которому они принадлежали.

Никто и ничто не заставит их ожить, не извлечет из небытия их мысли и чувства. Он вспомнил ссохшийся шарик, который показал ему как-то тот же Фрэй Мигуэль. Он бросил его в стакан с водой, и жалкий шарик превратился в изумительный голубой цветок. Фрэй Мигуэль получил эту игрушку от капитана одного фрегата.

Он говорил тогда об иллюзии смерти и о победе жизни, утверждая, что эта игрушка — парабола. Но, вероятно, он был просто пьян, как всегда. Бедняга Фрэй Мигуэль…

Никто не соберет нынче его костей хотя бы для того, чтобы сложить в бочонок с ромом, который он так любил, а уж тем более — для того, чтобы погрузить их в ванну, из которой он воспрянет, целый и невредимый, со своими лисьими глазками, так любившими блеск золота! И один только господь бог знает, как мечтал старый доминиканец о сокровищах, спрятанных в крепостях мертвых…

Они дошли до последней ступени. Узкая улица вела между двумя рядами стен, составленных из синеватых кубов. И это не было иллюзией, навеянной Луной: Луна была теперь желтая и блестящая. Фиолетовый камень разных оттенков вибрировал загадочными отблесками погасшего вулканического пламени. Было жарко, и Мак Аллен почувствовал, что по его бороде стекают капельки пота.

В конце узкой улицы стены сходились, между ними виднелись ворота. Запертые ворота Крепости Мертвых, цвета кожи Атахуальпы. Наверху, в фиолетовой стене, была выложена из красных каменных плит огромная птица, ее широко раскинутые крылья реяли над воротами. Вокруг шеи и на концах крыльев камень был белый. Голова огромного кондора угрожающе отделялась от стены, и красные глаза смотрели на Мак Аллена в упор. Атахуальпа пал ниц, прильнув лбом к каменной плите. Потом встал на колени и, вперив взгляд в рубиновые глаза птицы, запел.

Его протяжное, монотонное пение не тревожило тишины ночи, хрипловатый голос дрожал перед запертыми воротами, как сама тишина. Песня не была ни грустной, ни молящей. Мак Аллен никогда бы не подумал, что тишину можно выразить так естественно — словно сам камень стен обрел голос. Слушая, он смотрел на медную пластину, покрывавшую деревянные створки ворот, и следил взглядом за извилинами загадочного орнамента, вырезанного в не потемневшем от времени металле. И снова ему подумалось, что набожные руки наверное и теперь начищают эту медь, сохраняя ее цвет — цвет кожи Атахуальпы.

Индеец замолчал. Потом встал и, заслонившись ладонью, чтобы не видеть лица Мак Аллена, промолвил медленно и внятно: — Белый человек не обманул Атахуалыгу.

— Что это значит? — удивился Мак Аллен.

— Белый человек не стал молиться Пачакамаку, когда тот развернул перед нами Лунный путь, и путь не спрятался. Не стал молиться Виракоче, когда он указал нам Ворота Кондора, и ворота не спрятались. Белый человек сказал правду. Сыны Солнца живут в нем. Войди в свою крепость, друг несчастных.