Юрий Никитин - Еще не вечер

- Эй, кто там в темноте прячется?

Я поспешно отступил к стене, где тень погуще. Второй преображенец насторожился, снял с плеча ружье. Первый быстрым шагом пошел в мою сторону. Правую руку он опустил на эфес шпаги.

У меня под ногами звякнула какая-то железка, я едва не упал. Фузилер увидел меня, крикнул товарищу:

- Васятко! Поспешай, не инакше - свенский лазутчик!

- Держи!!! - закричал второй, бросаясь со всех ног товарищу на помощь.

Я ринулся обратно. Сзади тяжело грохотали по каменным плитам сапоги, неудобные мундиры стесняли часовым погоню. Зал был совсем близко. Я, серьезно напуганный, мчался так, что дыхание остановилось, а в горле стало сухо.

Оба стража догнали меня уже возле самой машины. Я уловил движение, резко затормозил, подался вбок, одновременно ударив локтем. Бравый фузилер с грохотом врезался в блестящую раму машины.

Я протащил на себе второго часового, ощутил тяжелый запах жареного лука и копченой рыбы, из последних сил лягнул, стараясь попасть в уязвимое место.

Вопль, ругань, но руки на моей шее разжались. Я влез в кресло машины, трясущимися пальцами попал в нужную клавишу. Сиденье тряхнуло. Мигание слилось в серый полумрак, куда меня еще занесет?

Противники реформ Петра добились возможности переиграть? Ведь Петр Великий столицу построили на костях, истощив Россию, уничтожив в войнах треть населения. А я тут при чем? Но ведь еще отец Петра пригласил иноземцев, выделил им целый район: Немецкую слободу, куда бегал юный Петр, но Алексей Михайлович использовал их как наемных специалистов, которые обучали русскую армию новому строю.

Воздух начал нагреваться. Голова гудела. Я пожалел, что не запасся аспирином, выключил машину. Все, довольно!

Открыв дверь, я сел на ступеньке, вдыхая чистый воздух, от которого мгновенно начала улетучиваться головная боль. Затем вернулся к машине. Правую руку я держал на клавише, чтобы в любой момент можно было запустить машину.

Лес. Не Измайловский парк, а дремучий лес из толстых деревьев с изогнутыми ветвями, которые хищно захватывали пространство. Деревья напирали одно на другое.

Все еще не отнимая руки от клавиш, я размышлял, куда нажать, какой год - впереди или позади? Пробежали цифры: 1724, 1924, 1624, 2024... 1790, 1890, 2090, 1090...

В воздухе деловито звенели пчелы. Передо мной зияло дупло, откуда доносился аромат меда. Цокая коготками, пробежала белочка. Я был одинок, и горькое чувство какой-то неотвратимой катастрофы закралось в душу.

Вдруг что-то страшно рвануло меня и потащило. Я упал лицом в листья. Грубые руки отпустили меня. Оглушенный и перепуганный, я не сопротивлялся, только запустил пальцы под ременную петлю на горле, не давая удушить себя.

Когда мне позволили подняться на ноги, я был в двух десятках шагов от машины. Мои локти были скручены за спиной сыромятными ремнями, прямо передо мной прыгал низкорослый, но очень мускулистый мужик в домотканой рубашке и кожаных брюках мехом наружу. На поясе у него висел длинный нож, в руках он вертел дубину.

- Аткель, приблуда? - допытывался он. - От невров или ляхов?

Один из звероватых мужиков с опаской подошел к машине. Вдруг раздался свирепый вопль, брызнули осколки аппаратуры. Я закрыл глаза, ноги у меня подогнулись. Я упал, чернота накрыла меня.

Вторично я очнулся уже на дощатом топчане. На этот раз руки у меня были развязаны. В дубовую стену было вбито большое железное кольцо, от которого тянулась толстая металлическая цепь, что заканчивалась широким браслетом на моей ноге. Я прикован к стене!

В сотне шагов сквозь приоткрытую дверь я увидел вымощенную огромными камнями ровную площадку. Посреди лежал валун с плоской поверхностью, перед ним деревянный столб. От подножья и до вершины столба поднимался сложный узор, а на самом верху была вырезана голова идола с выпученными глазами, оскаленным ртом. Губы были вымазаны кровью.

На солнце поблескивал в луже крови каменный нож.

Послышались шаркающие шаги, в помещение с трудом вошел щуплый и малорослый старик в длинном белом одеянии. Голова у него была белая, как и длинная серебряная борода. Он вперил в меня старческие бесцветные глаза.

- Слава Перуну, - сказал он. - Звидки ты, зайда?

Перед глазами метался дикарь, его дружина крушила хрупкие приборы, как в замедленной киносъемке разлетались осколки...

Старик выудил из складок хламиды большой ключ. Я в апатии следил, как он с кряхтением наклонялся, долго возился с замком. Наконец цепь с лязгом свалилась на землю. Старик с трудом выпрямился, его глаза остановились на моем лице.

- Благодарю, - буркнул я. - Но я не говорю на старославянском.

Старик медленно сел на топчан. Его блеклые глаза слезились, а колени громко хрустнули. Голос у старика был ровный, слабый, а говорил он, с трудом подбирая слова:

- Ты знаешь язык посвященных?

- Язык посвященных?.. - удивился я с тоской. - Ну да, кто-то же должен следить за Программой...

- Я жрец могучего бога Перуна, - сообщил жрец, подумав. - Сейчас 994 год...

Слова его звучали странно.

- Это тайное капище? - спросил я. - А еще через два года вы разрушите последние христианские церкви?.. А потом Перун уступит место более древним богам?.. Понятно... И до каких пор будем отступать?

Старик ответил, помедлив:

- Отвечу как волхв волхву. До первой развилки, как велено.

Внезапно у меня промелькнула безумная мысль, которая на миг погасила отчаяние:

- Может быть, удастся направить цивилизацию не по техническому пути, который оказался явно не состоятельным, а... скажем, по биологическому?

Старик пожал плечами:

- Говорят, это уже пробовали. Это не первая попытка... И не вторая. Как и не третья. Авось, что-то да получится... пока солнце еще...

Перед моими глазами встала маленькая фигурка мальчишки перед баскетбольным щитом. Тоже пытается успеть до захода солнца... Успеет ли?