Алексей Бессонов - Памятью крови

Пьеро запрыгнул на койку, ласково потерся щекой о щеку Бернара, а потом свернулся клубком возле его живота и тихонько замурчал.

В синих майских сумерках тяжело загруженный 250-килограммовыми фугасками «Амье» начал неспешный разбег по грунтовой полосе аэродрома. В середине полосы Бернар дал полный газ, и от рева звездообразных «Гном-Ронов» Пьеро недовольно поджал уши. Но вот наконец наполовину скрытые обтекателями колеса шасси оторвались от земли. Черно-коричневый бомбардировщик медленно полез в темнеющее небо…

…Он снова видел саванну. Снова ощущал восхитительную охотничью ярость короткой погони, снова окутывался запахом горячего свежего мяса только что задранной антилопы, а потом – ароматом течной львицы, обещающим ему продолжение рода. Так шли годы, годы в бестолковом и малоприбыльном бродячем цирке. Иногда еду не давали по два-три дня, но Гийом смирился с судьбой. Единственное, что радовало его по-настоящему – это визг детишек, сидящих вокруг засыпанной опилками арены. Сам не зная почему, он работал только для них, и часто, завершив очередную серию прыжков, всматривался в раскрасневшиеся счастливые лица, ища средь них невесть чьи глаза…

Но однажды, гулкой осенней грозой, Гийом увидел то, о чем предпочел бы забыть навеки.

Уже наклонившийся к нему молодой лев странно содрогнулся и рухнул набок. Его приятель, только что расправившийся со вторым котенком, прижал уши и неожиданно бросился наутек. Чудом выживший малыш прижался к земле, не понимая, что теперь делать. Матери, равно как и ее подруг рядом не было – это он чувствовал совершенно отчетливо, и растерянный, перепуганный, он вдруг заплакал. Смерть была бы избавлением от непонятного, но она гуляла где-то в другом месте, отчего страх становился совсем невыносимым.

К нему приближались. Он не знал, кто, однако на всякий случай перестал плакать и замер в полной неподвижности. Неподвижность давала шанс, но он не мог знать, что зрение тех, кто идет к нему, устроено совершенно иначе, и застывшие предметы они различают ничуть не хуже движущихся. Непривычно тяжелые шаги сотрясали саванну. Потом раздались голоса: низкие, рыкающие. Он никогда не слышал ничего подобного, и ему казалось, что сердце сейчас вылетит из груди. И вот небо накрыла тень, не похожая ни что из виденного им ранее.

Маленького испуганного котенка бесцеремонно схватили за шкирку, он скрючился и замолотил по воздуху лапами.

…И снова Пьеро первым заметил крохотные оранжевые шарики, медленно – как казалось – поднимающиеся им наперерез с земли.

– Зенитки! – заорал Бернар, стоило ему ощутить давно знакомый шлепок кошачьей лапы по макушке, обтянутой кожаным летным шлемом. – Зенитки!

– Вижу! – отозвался из передней кабины его штурман Раймон Клери. – До цели три!

Подчиняясь инстинкту, Бернар рванул обе рукоятки управления двигателями и что было сил потянул штурвал, уводя тяжелую машину вверх. В это мгновение темное небо по левому борту озарилось ослепительной алой вспышкой. Бомбардировщик вздрогнул.

– Это «четверка»! – выкрикнул стрелок-радист Пуссен.

– Бедный Качиньски, – пробормотал Бернар. – Вот и ему не повезло.

Теперь их осталось только двое. Два устаревших тихоходных бомбера, под завязку загруженные фугасками и в бомбоотсеке, и на внешней подвеске. Три тонны смерти на двоих, в любую секунду грозящей превратиться в их собственную смерть.

– Боевой курс! – рявкнул Клери.

Пьеро навострил уши и с силой хлопнул лапой по левому плечу Бернара. Шерсть на спине кота встала дыбом, хвост мелко рубил воздух.

Поняв, что от него требуется, Бернар довернул машину влево. Ведомый, давно привыкший повторять все маневры командира, сделал то же самое.

– Опять ошибка? – процедил сквозь зубы Клери, приникая лицом к резиновой маске прицела. – Вижу цель! – завопил он секундой позже.

Его палец лег на выпуклую кнопку сброса. Бомбардировщик качнуло и он, облегченный, тут же пошел вверх. Внизу расцветали дымные розы горящих цистерн с солярой.

Бернар взял южнее, надеясь обойти зенитное прикрытие. Пьеро недовольно заворчал. Минуту спустя небо пронзили ослепительные белые столбы.

– Фоше отстал! – доложил Пуссен сквозь грохот разрывов.

– Пускай возвращается сам, – фыркнул Бернар, с трудом удерживая рвущийся из рук штурвал.

Самолет тряхнуло сильнее обычного, и стрелка на датчике давления масла правого двигателя быстро пошла к нулю. Пьеро предупреждающе зашипел, но Бернару и так все было ясно. До линии фронта оставалось не более двух-трех минут. Если движок не загорится, то экипаж сможет выброситься с парашютами, а он, возможно… на одном двигателе, учитывая его изношенность, «Амье» до базы не дойдет. Бернар выключил правый мотор. Держать самолет на курсе становилось все труднее: он с надеждой смотрел на высотомер и горько прикидывал, сколько еще протянет на полном газу левый «Гном», давно уже выработавший положенные ему моточасы.

– Всем покинуть машину! – приказал наконец Бернар.

– А ты? – спросил Клери.

– Некогда! Прыгайте, пока есть высота.

Штурман и оба стрелка ушли вниз. Теперь все зависело только от Пьеро. Бернар медленно снижался, повинуясь командам кота: «правее», «прямо», «еще правее». Из живого еще двигателя выбило струю масла, тахометр дернул стрелку влево. Включив посадочные фары, Бернар опустился до пятидесяти метров; вот Пьеро, нервно ерзающий у него на шее, ударил его лапой по затылку. Су-лейтенант Брезе послушно отдал штурвал от себя. Через пару секунд бомбардировщик тяжело хлопнулся на пшеничное поле и, сразу упав на правое крыло из-за подломившейся стойки шасси, потащился к виднеющейся впереди церквушке.

Они встали в двух метрах от ограды небольшого старого кладбища.

…Испуг маленького львенка скоро прошел. Единственное, что доставляло некоторое неудобства – это размеры деревянного вольера, в котором он теперь жил. Десять шагов, всего десять шагов. Но зато каждый день к нему приходила девочка, дочка хозяина фермы, и приносила с собой кусочки вкусной требухи и обязательную миску молока. Джимми – так она назвала его – быстро толстел и позволял чесать себе за ухом.

Однажды девочка надела на него прочный кожаный ошейник с веревкой и вывела во двор. Черные голые люди, и до того не решавшиеся подходить к его жилищу, тотчас же прижались к бревенчатой изгороди. От них пахло ужасом. Девочка что-то прокричала, заставив Джимми прижать уши. Из большого деревянного строения на краю двора вышел человек в высоких неприятно пахнущих сапогах. Львенок узнал его: это был тот самый человек, что убил льва, готового наброситься на Джимми тогда, в саванне. От обрушившегося на него страха львенок прижался к земле и жалобно пискнул.